Виктор Трихманенко - Небом крещенные

Эскадрильское летно-тактическое учение заканчивалось. Летчики выполнили все задания, решили все "вводные" посредника, и можно было считать, что очередная тема тактической подготовки отработана.

Представитель штаба доволен, командир эскадрильи доволен. И только капитану Зосимову что-то не нравится: нервничает, то и дело пристает к летчикам с разными вопросами.

Прилетела пара истребителей, которая изображала там, в далеком квадрате, "противника" и которую Вадим со своим ведомым перехватил, атаковал без всякого труда. О таких атаках говорят, что они получаются, как по нотам.

Завидев идущих сюда Васю Кочевясова и его напарника, лейтенанта Зеленского, Вадим сказал летчикам:

— Представляю: "противник", который совсем не кусается.

Летчики хохотнули, конечно, и напарники смутились. Хотелось им вообще куда-нибудь ретироваться, но замкомэск не отпустил, вытащил на середину круга.

— Почему не маневрировали? — спросил он.

— Мы маневрировали, — ответил Кочевясов.

И Зеленский тут же поддакнул:

— Точно, маневрировали.

Вадим усмехнулся, что-то припомнив. Сказал с подчеркнутой иронией:

— Это так, как один тоже маневрировал: крен самолета пятнадцать градусов, да голова летчика склонена на пятнадцать градусов — итого тридцать.

Тут уж все смеялись — и свои и "противники". Когда стихло, Вадим продолжил уже построже:

— Если играете за противника, так и вести себя должны, как противник. А то сами не учитесь и другим не даете. Если бы ты, Вася, захотел… — замкомэск обратился к Кочевясову. — Если бы захотел, говорю, мне бы пришлось потягаться с тобой. Сильный ты воздушный боец, знаю. А так что ж: подставили нам хвосты — мы атаковали. Птичка в тетрадь учета, и никакого проку.

Возразить, собственно, было нечего, и летчики примолкли, некоторые даже приуныли. Была возможность помериться силами в воздухе, а они ее не использовали. Кто тут виноват, трудно сказать: сами, конечно, виноваты и вроде еще кто-то…

— Зеленский, сколько попал по воздушной цели? — неожиданно спросил замкомэск.

Лейтенант показал на пальцах, явно гордясь результатами своей стрельбы.

— Видел я, как ты сосал мишень. Уж хотел пугануть по радио, да смолчал: может, думаю, у человека совесть заговорит?

Все понимали, о чем речь. "Сосать" мишень — значит бить не с маневра, как положено, а пристроиться, идти со скольжением почти параллельно и тюкать одну пульку за другой. В настоящем бою никакой противник такого не позволит — дело известное. И тем не менее иные летчики в эскадрилье не брезговали "подсосом", когда нужны были пробоины для оценки. Кто их учил этому? Специально никто не учил, но вроде и не запрещалось так делать…

— Отныне прошу запомнить: если я сам буду буксировать мишень и кого замечу на "подсосе" — тому не поздоровится.

Сказав это, Зосимов отошел от группы летчиков, направился к эскадрильскому домику. Шагал медленно, устало. Глядя ему вслед, летчики единодушно решили, что Вадим Федорович сегодня просто не в духе: всех ругает, всех высмеивает.

В эскадрильском домике, куда вскоре заглянул Вадим, находилось несколько офицеров штаба, с ними — Булгаков. Предварительно уже "подбивались бабки" учений, потому что осталось всего два вылета.

Посредник, майор, что-то помечал в своем блокноте и говорил про себя:

— Стрельбы по наземным целям выполнены все. Троек нет. Отличных оценок сорок три процента, почти половина, остальные — "хорошо". По воздушным мишеням стрельба выглядит не хуже, а пожалуй, даже лучше. Тек-с…

Он подсчитал что-то, справился, вернувшись к предыдущим своим записям.

— Итак, я должен констатировать, Валентин Алексеевич… — Повернулся в полупрофиль к Булгакову начальственно и вместе с тем доброжелательно. — Учение прошло на уровне, общая оценка за боевые действия эскадрильи по данной теме гарантирована не ниже "хорошо".

Булгаков деланно нахмурился при этих словах майора, хотя в душе у него все играло — четверка, а может быть, и пятерка обеспечена.

Он с некоторой опаской поглядел на вошедшего Зосимова. Некстати пожаловал. Да уж ладно, хотя бы рта не открывал.

Завалившись на табурет в углу между стенками, откинув голову назад, Вадим будто почивал в кресле. Молчал-молчал и вдруг из полутьмы:

— Тройка за такое летно-тактическое учение!.. И то с натяжкой.

Офицеры повернулись к нему:

— Почему? — спросил майор.

Зосимов молчал.

— Если капитан Зосимов имеет какие-то серьезные доводы, опровергающие наше мнение… — Майор несколько запнулся. — То пусть выскажется яснее и… предметнее…

После некоторой выдержки Вадим проговорил из угла:

— Красная цена — тройка.

— Но почему?! — повысил голос майор.

— А потому, что никакого тактического учения, собственно, не было, — спокойно ответил Вадим. — С самого начала весь тактический фон был отброшен, как излишние хлопоты и обуза. Летчики не решали никаких тактических задач. Проводились просто полеты с боевой стрельбой по воздушным и наземным целям.

— Не понимаю вас, капитан Зосимов, — возразил посредник.

Вадим отбросил всю свою выдержку и вежливость:

— Не понимаешь, так нечего было и браться за руководство учением без понятия!

— Странное рассуждение…

— А что с вами вообще рассуждать!

Вадим встал и вышел, хлопнув дверью.

Вскоре после этого покинул эскадрильский домик и офицер штаба, высказав Булгакову новое свое мнение о том, что на четверку, конечно, можно надеяться, а о пятерке вроде и речи-то не было.

"Тут сбавил на целый балл. А что он еще в штабе выскажет?.." — невесело подумал Булгаков.

Пораскинул мыслями, покурил в одиночестве, чувствуя, как разгорается в душе зло на зама: что это он взялся палки втыкать в колеса?

Сшиблись они с глазу на глаз, когда летный состав уже был отпущен, а механики зачехляли машины, негромко перекликаясь на стоянке. Сошлись на бетонке две темные фигуры, увеличенные меховыми куртками и унтами до богатырского роста. Зосимов нёс в руке планшет, пухлый от штурманских карт. Булгаков держал руки вольготно засунутыми в карманы куртки, чуть пониже груди.

Уже давно понял Булгаков, что Зосимов режет правду, хотя и неприятную ему правду. Там, в штабе полка, тоже она не очень понравится. Слишком сложное это дело — практическая тактика, полеты на тактическом фоне. Не всегда можно организовать, немало горючего надо затратить.

И потому, что сознавал Булгаков правоту Зосимова, скорее всего именно поэтому не пожелал принять ее такою, как есть. Чтобы он, значит, комэск, оказался лежащим на лопатках?

Когда в тихих аэродромных сумерках сошлись они нос к носу на бетонке, Булгаков даже не вспомнил о сути дела. Он смерил своего зама этак с ног до головы и рубанул: