Виктор Трихманенко - Небом крещенные

Не знал Булгаков еще одного фактора, сработавшего на него. Не знал о недавнем разговоре Зосимова с командующим…

В управлении пропуск был уже заказан. Булгаков разделся в гардеробной и в сопровождении офицера отдела кадров поднялся наверх. Они миновали приемную. Мягко отворилась одна дверь, вторая…

В глубине просторного кабинета сидел за столом генерал-лейтенант. Булгаков знал этого генерала по фамилии и в лицо: несколько раз встречал его на аэродромах. Генерал вряд ли запомнил Булгакова, хотя однажды на учениях вызывал пред свои очи и ругал за какие-то недостатки, но встретил, как старого знакомого.

— Рад видеть, рад видеть в добром здравии… — генерал скосил глаза на обложку личного дела Булгакова, лежавшего у него на столе. — Присаживайтесь, Валентин Алексеевич.

Булгаков сел. Офицер-кадровик положил на стол перед генералом какой-то листок. В ходе беседы время от времени генерал заглядывал в тот листок.

— Я смотрю, Валентин Алексеевич, на Дальнем ты был, на Кавказе теперь греешься, а вот северо-запад не видел… генерал рассмеялся, и Булгаков охотно поддержал его. — Надо побывать, Валентин Алексеевич, а то после жалеть будешь.

По службе выдвигают и одновременно на край своей земли засылают… А куда еще — в Москву, в Киев? Для боевого летчика-командира там работы нет. Северо-запад так северо-запад…

— Ну что ж, уважаемый Валентин Алексеевич, назначаем вас заместителем командира и надеемся на вас… — генерал заговорил более официально, перешел на "вы". — Новую должность вы, конечно, освоите, будете работать. У меня лишь один совет. Не соглашайтесь на роль простого порученца при командире, как это получается у некоторых замов. Иной зам превращается в этакий живой трансформатор: служит лишь для передачи распоряжения сверху вниз. А себя не проявляет никак. Вы должны стать первым помощником командира, его надежным, авторитетным помощником. Свое мнение надо иметь! Творчески участвовать в работе, держать под контролем наиболее важные дела, помогать командирам частей. Заместитель командира — это, знаете ли, крупная фигура в армейском строю.

Генерал встал, прошелся по кабинету. Булгаков также поднялся.

— Не открою большого секрета перед вами, Валентин Алексеевич, если скажу, что в гарнизоне, куда вы едете, командир, заслуженный, уважаемый, скоро уйдет в отставку, — Грустная улыбка промелькнула на лице генерал-лейтенанта. — Всем нам, старикам, скоро уходить. Как говорится, снаряды рвутся все ближе и ближе… Да не о том речь. Потребуется новый командир, и мы, конечно, вас будем иметь в виду. Вот вам и повышение и одновременно перспектива. А при такой ситуации ведь хорошо работается, правда, Валентин Алексеевич?

— Так точно, товарищ генерал.

— Ну вот…

Они поговорили еще немного и на том расстались. Булгаков покинул генеральский кабинет с таким чувством, будто вместе с предписанием ему вручили еще что-то, словно дали в руки жезл-невидимку, с которым там, на незнакомом аэродроме, залитом северным сиянием, будет ему легче.

Москва — столица, Москва — ослепительная красавица, Москва — большой перекресток жизненных дорог многих-многих людей, особенно военных, которые и бывают здесь главным образом по делам службы. Встречаются северяне с южанами, западники с дальневосточниками, бывшие однокашники и недавние сослуживцы.

Еще в управлении Булгаков услышал, что Зосимов как раз теперь тоже в Москве. Булгаков час просидел на телефоне и все-таки разыскал Вадима. Договорились встретиться вечером в гостинице ЦДСА, где остановился Зосимов, — по-холостяцки.

Привыкший к точности, Булгаков ровно в девятнадцать ноль-ноль постучался в номер на седьмом этаже. Всегда точный и аккуратный, Зосимов в ту же минуту, еще до стука, подошел к двери и открыл ее.

— Валентин Алексеевич!

— Вадим Федорович!

Хрустнули косточки, когда они сгребли друг друга в объятия.

Дверь осталась распахнутой. Проходившак мимо старушка горничная прошептала слезливо: "Братики встретились". Подобные сцены в армейской гостинице ей частенько доводилось видеть, и всякий раз они волновали ее материнское сердце. Она тихонько толкнула дверь, прикрывая.

— Проходи, Валентин Алексеевич, раздевайся, — приглашал Зосимов. — Дай-ка я твою драгоценную папаху определю должным образом. Вот тут, на верхней полке.

Булгаков снял шинель, окинул взглядом комнату. Это был общий номер, к стенкам прижимались четыре кровати.

— Не ахти как устроился ты в столице, — заметил Булгаков.

— Очень даже неважно, — согласился с этим Зосимов, смутившись. — И то администратор предъявил ультиматум: к девяти часам утра выселиться.

— Поедем к нашим! Прямо сейчас.

— Нет, спасибо. Я сегодня ночью улетаю, билет в кармане.

— Ну, если так…

Булгаков достал сигареты, чиркнул зажигалкой. Зосимов взял предложенную ему сигарету, повертел в пальцах, но не закурил.

— Лена привет тебе передает. Просила заезжать в гости, — сказал Булгаков.

— Спасибо. Спасибо и целую ручку. Моя Пересветова, если бы знала, что мы встретимся, тоже передала бы тебе привет.

— Варвара Александровна человек наш, армейский, — тепло улыбнулся Булгаков. — Как она поживает?

— Неплохо.

— А жизнь в том городе нравится? Ты ведь все там же служишь, в округе ПВО?

— Да, город хорош, хотя и своеобразный.

— Девчата твои как? Повырастали небось?

— Старшая, Наташка, в этом году десятый класс заканчивает, младшая ее догоняет.

— О, невесты уже!

Зосимов похмурел при этих словах: он не любил, когда о дочерях говорили, как о невестах. Какая-то непонятная ревность просыпалась в нем.

Еще раз чиркнула зажигалка в руках Булгакова.

— Прикуривай, Вадим Федорович.

Зосимов решительно положил в пепельницу незажженную сигарету.

— Знаешь, я бросил курить.

— Давно ли? — насмешливо спросил Булгаков, защелкнув свою изящную зажигалку.

— Уже больше года.

Булгаков пожал плечами.

Словно извиняясь, Зосимов начал торопливо пояснять:

— В последнее время сдает здоровье, Валентин Алексеевич. Не пью, не курю, ничего такого лишнего, понимаешь, а оно все хуже.

— Летаешь много.

— Летаю, конечно, много… — Зосимов потянул носом душистый дымок, повисший облачком. Эх, как ему хотелось закурить сейчас! Он продолжал рассказывать о здоровье, стараясь отвлечь, оторвать мысль от сигареты, лежавшей в пепельнице: — Растет кровяное давление. Медленно, но растет, проклятое. В Москву я ведь на центральную медкомиссию приезжал. Наши эскулапы боятся ответственности, сюда послали. Уж тут крутили-вертели, насквозь всего просвечивали. Пронесло. Допущен к летной работе. Но это, кажется, в последний раз. — Зосимов поднял на Булгакова жалкий, растерянный взгляд: — Спишут меня скоро, Валентин Алексеевич.