Виктор Трихманенко - Небом крещенные

В течение последующих нескольких дней разговор на летную тему не возобновлялся.

Но обе стороны носили в душе что-то недосказанное. И однажды Варвара, подтрунивая над мужем по какому-то безобидному поводу, нечаянно обронила фразу, кольнувшую его больно. Летал он, дескать, летал на своих истребителях, рисковал, здоровье тратил, а много ли пользы от тех полетов? За все время ни одного килограмма груза не перевез, ни одного пассажира.

Вадим Федорович при этих словах вскочил, побелел как бумага. Может быть, хотелось ему хватить кулаком по столу, разбить что-нибудь на мелкие осколки — в последнее время нервным стал, — но взглянул мельком на свою Пересветову, и все переменилось в нем. Единственная на свете Пересветова, та, которая вместе с ним прошла далекий, трудный путь жизни и, может быть, тоже вдвое быстрее прошла.

Улыбнулся Вадим Федорович дружески и одновременно с хитринкой.

Пардон. Одного пассажира он все-таки перевез. Давно было, но было. Он перевез когда-то на ПО-2 одну прекрасную пассажирку, летевшую читать лекцию по радиолокации.

Как говорится: один — ноль в его пользу. Варя должна была это признать. Она положила голову ему на грудь — светлые волосы у корней темнели, серебрились частыми сединами. Плача, она говорила, что вот он, Вадим, миновал финиш своей летной жизни, а она ему завидует, и другие могут позавидовать человеку, у которого в сердце такая сильная страсть.

Булгаков держал курс на аэродром, где базировалась одна из авиационных частей. Ночь была светлая, потому что лежала на снежных равнинах, как на простынях изумительной белизны, слегка подсиненных. Показавшаяся вдали темно-серая полоса аэродрома изгибалась под тупым углом — словно кто-то бросил в снег сломанную, больше не нужную линейку. Это не смутило пилота, знакомого с явлением рефракции света, повидавшего и не такие причуды старого сказочника — Севера. Когда истребитель, снижаясь, приблизился к полосе, она стала прямехонькой.

На самолетной стоянке Булгакова встретил командир части. Доложил:

— Товарищ полковник, на аэродроме проводятся ночные полеты. Работают первая и вторая эскадрильи.

Булгаков, не дослушав, сдернул перчатку, тычком сунул руку:

— Здравствуй, Дубровский.

Пошагали рядом, направляясь к вышке командно-диспетчерского пункта.

— Как полеты? — спросил Булгаков.

— Все нормально, товарищ полковник, — ответил Дубровский. — Плановая таблица уже выполнена процентов на восемьдесят.

— Молодых выпускаешь?

— Точно. Двое слетали самостоятельно с оценкой "отлично", третьего, лейтенанта Илларионова, сейчас провезут на спарке, и будем пускать.

— Я сам с ним слетаю.

— Есть.

Перед тем как подняться по крутой лесенке на вышку КДП, они остановились внизу покурить. Часто и с видимым удовольствием затягиваясь, Булгаков спросил:

— А на электрический стул кого ты сегодня посадил?

— Заместителя.

Булгаков спросил без усмешки, а Дубровский так же серьезно ответил — настолько вжилась в аэродромный лексикон шутка о том, что на месте руководителя полетов за пультом управления человек чувствует себя не лучше, чем на электрическом стуле.

Недолго побыв на КДП, кого-то скупо похвалил, кого-то ругнул походя, Булгаков опять вернулся на самолетную стоянку. Он решил лично проверить технику пилотирования молодого лейтенанта перед его самостоятельным полетом ночью. Это, должно быть, станет событием в жизни вон той длинноногой фигуры, застывшей у самолета столбом. Нынешнее поколение молодежи дает сплошь высоченных парней, как по мерке: сорок пятого — сорок шестого года рождения, значит, того и гляди два метра росту. Чтобы не стоять и не глядеть снизу вверх, выслушивая рапорт лейтенанта, Булгаков еще издали крикнул ему:

— Садитесь в кабину, готовьтесь!

Сверхзвуковая спарка ушла в воздух с оглушительным громом, будто этой серебристой, остроносой машиной стрельнули, как ракетой, по верхнему сполоху полярного сияния.

Сдвоенное управление позволяло Булгакову ощущать руками и ногами малейшие детали лейтенантского пилотажа. Надо было признать, что пилотировал он неплохо, и Булгаков перестал вмешиваться в его действия, лишь изредка бросал короткие фразы по СПУ [16] СПУ — самолетное переговорное устройство. , подправляя какой-нибудь элемент полетного задания. Лейтенант унюхал, что полковник доволен, стал работать в воздухе без напряжения, и получалось у него еще лучше.

На земле Булгаков сделал ему лишь одно, да и то малосущественное замечание. Объявил свое решение:

— Подготовлены вы, товарищ… э-э-э…

— Лейтенант Илларионов, — подсказал тот.

— Подготовка у вас, говорю, хорошая, товарищ Илларионов. Самостоятельный вылет в простых метеусловиях ночью разрешаю. Так и доложите командиру полка.

— Есть! Понял, товарищ полковник.

После этих слов повернуться бы лейтенанту через левое плечо и топать, а он почему-то медлил, пристально глядя в лицо полковника, чего-то ждал. "Влюбился, что ли?" — подумал Булгаков.

— Ну вот так… — молвил он неопределенно и пошел от лейтенанта первым.

Обернувшись потом и скосив глаза, Булгаков заметил, как сутуло маячила около самолета высокая фигура, будто пригорюнилась. "Чего ему в самом-то деле?"

Вскоре собрался Булгаков в обратный путь. Напоследок дал некоторые указания командиру части, предупредил, чтобы все было нормально.

— Все будет нормально, товарищ полковник, — заверил Дубровский, а сам неприметно сплюнул на сторону трижды. — Нам тут осталось семь полетов сделать, и подведем черту.

— Добро! — благосклонно пробасил Булгаков, садясь в кабину истребителя.

Он прошел коротенький маршрут. Только явился, наконец, домой и стал тихо раздеваться, стараясь не разбудить жену, как зазуммерил телефон у изголовья его кровати. Дежурный доложил: у Дубровского летное происшествие — подломали спарку.

Булгаков приказал немедленно соединить его с Дубровским. Тут уж он забыл, что находится дома в спальне, а не в служебном кабинете, — проснувшуюся, сидевшую в ночной рубашке на кровати жену вроде как не видел. Выловил сигарету одной рукой в пачке, нетерпеливо чиркнул зажигалкой. Когда в трубке послышался далекий голос Дубровского, закричал на него с налету:

— Ну куда вы там смотрели, начальники? Каким местом вы думали?

Дубровский коротко доложил о летном происшествии. На посадке не выпустился тормозной парашют. Инструктор и летчик тормозили, как положено, однако машина, попав на скользкую часть полосы, все равно выкатилась за ограничители. Переднее колесо на малой скорости попало в ямку, стойка шасси подломилась. Основная причина в том, что не выпустился тормозной парашют.