Артур Кестлер - Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

Наконец, прибыл Кемаль Эффенди — роэовощекий, жизнерадостный и элегантный. Он вручил хозяйке букет роз н с чрезмерной сердечностью поздоровался с Шенкиным, которого видел прежде только один раз, восемь лет назад на официальном приеме. Снова принесли напитки. Метьюс пил из огромного бокала виски с содовой. Кемаль потягивал маленькими глотками арак, изящно отставив мизинец. Профессор мусолил стакан сладкого тягучего местного вермута. Глядя на него, Джойс с содроганием вспомнила званый обед у Гликштейнов, на котором к рыбе подали сладкий кармель в ликерных бокалах.

Гости перешли в столовую. Джойс чувствовала легкий запах горелого. Плов подгорал, что случалось всякий раз, когда в дом приглашались евреи, хотя, каким образом повар-араб заранее узнавал об этом, — оставалось тайной. Впрочем, ей все они осточертели.

Кемаль Эффенди оказался в центре внимания. Спровоцированный каким-то вопросом Метьюса, он пустился рассуждать о политике.

— Муфтий погубит страну! Сколько раз мы предостерегали наших английских друзей против махинаций клана Хуссейни! Говорили им, что муфтий использует свое положение и вверенные ему фонды для финансирования своих террористических банд. В каждой деревне у него агенты, в каждой мечети по его приказу мулла проповедует ненависть. Увы, нам не верили! — Он шутливо погрозил пальцем помощнику верховного комиссара: — Вы не верили нам и поддерживали Хадж Амина, пока он не предал вас и не залил страну кровью. Тогда вы дали ему под самым вашим носом скрыться в Сирию и продолжать свою враждебную деятельность на итальянские деньги.

Помощник верховного комиссара с улыбкой занялся подгоревшим пловом. Он был похож на добродушного школьного учителя на пикнике среди слишком расшалившихся учеников.

— Правда ли, что он бежал из Мечети Омара в женской одежде? — пропищала госпожа Шенкин.

— Неважно, как он бежал. Для меня важно, что его наемники убили моего двоюродного брата Муссу Эффенди, Фахри Бея Нашашиби и шейха Абдаллу Хатиби. Хадж Амин, клан Хуссейни и вся их партия — это бедствие. Они убивают и шантажируют всех, кто против них, и подстрекают к кровопролитию.

Арак и вино типа бургундского из Ришон ле-Циона подействовали на Кемаля Эффенди. Лицо его раскраснелось больше обычного, голос гремел.

— Вы рассуждаете почти как сионист, Кемаль Эффенди, — заметил ему помощник верховного комиссара, которого забавляли разглагольствования Кемаля.

— Нам не нужны Хуссейни, чтобы бороться с сионизмом. Против сионистской опасности все арабы едины.

Вспомнив о Шенкиных, он повернулся к профессору с широкой улыбкой:

— Не примите за личный выпад. Мы говорим о принципах, а друзья остаются друзьями.

Профессор, прилаживая салфеточку под козлиной бородкой, с готовностью откликнулся:

— В каждом лагере есть свои экстремисты и смутьяны. У вас — муфтий и его сторонники, у нас — наши молодые фанатики. Без них арабы и евреи могли бы мирно жить вместе, как тысячу лет назад в Испании.

— Вот именно, — заметил с невинным видом помощник верховного комиссара, — вопрос только, на каких условиях.

— Условия! — Кемаль Эффенди неожиданно повернулся к хозяйке, которая, сидя в напряженной позе, ожидала очередного приступа боли. — Если вы, мадам, оказали мне честь, пригласив в свой дом, разве я спрашиваю об условиях? Разве, пользуясь вашим гостеприимством, я стремлюсь стать в доме хозяином? Нет, мадам, я к этому не стремлюсь. То же и с нашими еврейскими друзьями. Они пользуются нашим гостеприимством — ахлан васахлан — добро пожаловать! Будем братьями. Гостей мы примем с распростертыми объятьями!

— Гости-то платные, — пробормотал Метьюс, но, к счастью, Кемаль Эффенди его не расслышал. Зато это слышал помощник верховного комиссара, который взял себе еще порцию плова.

— Да, мы их примем, как братьев, — продолжал Кемаль Эффенди, — как в славные дни Испанского халифата, по справедливому замечанию профессора. Что касается условий, то если они захотят завладеть нашим домом, мы этого не позволим.

— Ваша очередь, профессор, — подмигнул Метьюс.

— Я лично понимаю точку зрения нашего друга. Я всегда был против провокационных разговоров о еврейском государстве. Эти разговоры только расстраивают наших арабских друзей. Для меня Сион — это символ. А государство — это просто эгоистичный, старомодный предрассудок.

Кемаль Эффенди закивал:

— Как это справедливо сказано!

— Наши молодые фанатики стремятся к еврейскому большинству, — продолжал профессор. — Но разговоры о большинстве — сплошная провокация. Что значат цифры? Важен дух. В духе дружбы и понимания мы должны подходить к нашим арабским друзьям. Евреям чуждо насилие. Наша историческая миссия…

— Чушь, — проговорил Метьюс отчетливо.

На него уставились, но он был занят пловом.

— Не желаете ли еще немного? — прозвучал в наступившей тишине голос Джойс. — Хотя, боюсь, он несколько…

— Да, — с серьезным видом подтвердила госпожа Шенкин, — плов подгорел. С нашей прислугой тоже случается. Все из-за примусов.

— Ужасная система, — ледяным тоном заметила Джойс.

Очистив тарелку, Метьюс повернулся к профессору;

— Слушайте, вы прибыли сюда для чего, — чтобы построить страну или еще одно гетто?

— Я приехал, — ответил профессор, ерзая на стуле, — чтобы преподавать в Еврейском университете.

— К черту ваш университет! Людям прежде всего нужна безопасность, потом какой-то доход и свободное время, а потом уже следует думать об университете. У вас же все наоборот.

— По этому вопросу могут быть разные мнения, — сказал Шенкин.

— Не может быть разных мнений, — заявил Метьюс, опрокидывая стакан. — От вас, евреев, можно с ума сойти. Хочешь вам помочь, но вы все затрудняете.

Кемаль Эффенди захихикал:

— Мы в таком же положении! Хотим помочь бедным людям, а чем они нам платят? Хотят стать хозяевами в нашем доме.

— Ах, бросьте болтать о доме! Последние 500 лет дом этот принадлежал не вам, а туркам!

Кемаль Эффенди покраснел:

— Большинством населения здесь всегда были арабы. Мой род, например, очень старый, он происходит прямо от Шалаби, одного из военачальников Магомета. А Хуссейни и Нашашиби — только выскочки.

— Мой отец — Кохен. Мы происходим от древних священнослужителей, — пропищала госпожа Шенкин.

Джойс резко поднялась. Она чувствовала, что больше не выдержит, и с нетерпением ждала, пока Метьюс доест последнюю ложку мороженого. Видя, что госпожа Шенкин совсем не знает английских обычаев, Джойс объяснила:

— Мужчины присоединятся к нам позже для кофе. — И, улыбаясь, выплыла из комнаты в сопровождении госпожи Шенкин, как королева с недостойной ее свитой.

Четверо мужчин секунду постояли, затем снова сели, и помощник верховного комиссара попытался переменить тему разговора: