Артур Кестлер - Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

Примерно в это же время, еще до полудня, в синагоге «Иешурун», самом большом и современном из многочисленных молитвенных домов Иерусалима, собралась толпа совсем другого рода. Было там около пяти тысяч пожилых людей и стариков. Завернувшись в таллиты, мужчины стояли рядами между скамьями, били себя в грудь и покачивались в такт молитве. Сидящие на галерее женщины с красными от слез глазами, всхлипывая, смотрели вниз. Они механически повторяли священные тексты, а мысли их бродили по мрачным просторам далекой Европы, задерживаясь то на доме брата в Варшаве, то на квартире замужней дочери в Вене, на детях и внуках, которых они никогда не увидят. Ибо шесть миллионов между Днестром и Рейном были пойманы и корчились в быстро затягивающейся сети. Правительство объявило, что лишь семидесяти пяти тысячам из них позволено спастись, остальные, если попытаются выскочить из сети, будут брошены в нее снова.

«Да будет благословен Всемогущий, да будет благословен Тот, кто дал своему народу Закон».

Старый рабби, который вел богослужение, раскрыл резные дверцы священного хранилища. Там стояли шесть завернутых в расшитый бархат и украшенных серебряными колокольчиками свитков. Рабби взял в руки первый свиток, поцеловал его. Один за другим подошли престарелые служители и взяли в руки по свитку. Затем они выстроились в ряд и во главе с рабби стали обходить синагогу. Колокольчики слабо звенели. Толпа теснилась вокруг процессии, каждый стремился поцеловать край бархатного футляра свитка. Процессия завершила свой круг и вернулась к алтарю, положив на него шесть свитков. Это были написанные от руки на пергаменте тексты Пятикнижия Моисеева, спасенные из сожженных синагог Германии. Каждый из шести стариков прочел специально выбранный отрывок из каждого спасенного свитка. Окончив чтение, они завернули свитки и снова пронесли их вокруг синагоги. Звон колокольчиков заглушался рыданьем людей. Затем свитки снова отнесли в хранилище и закрыли дверцы.

Община молча ждала, когда начнется следующая, полагающаяся по правилам, молитва. Но рабби внезапно повернулся лицом к толпе, поднял руки над головой и прочел громким голосом псалом Давида: «Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои — брани. Господи! Преклони небеса Твои, и сойди; коснись гор, и воздымятся. Блесни молниею, и рассей их; пусти стрелы твои, и расстрой их. Избавь меня и спаси меня от вод многих, от руки сынов иноплеменных, уста которых говорят суетное, и которых десница — десница лжи. Да будут сыновья наши, как разросшиеся растения в их молодости; дочери наши — как искусно изваянные столпы в чертогах».

Стоя с поднятыми руками и залитым слезами лицом, он был похож на Первосвященника древнего Израильского Храма. Справа и слева к нему подошли двое служек. У одного в руках был семисвечник с зажженными свечами, у другого — печатный экземпляр «Белой книги». Яростным движеньем тонких рук рабби изорвал бумагу в клочья, потом сжег ее.

Это был неслыханный поступок. Из толпы вырвался радостный рев, который после нескольких раскатов перешел в древнее заклинание: «Слушай, Израиль, Господь — наш Бог, Бог — един». Повторив эти слова трижды, люди, как будто на их глазах произошло чудо, со слезами на глазах кинулись в объятья друг другу.

Из синагоги они ушли утешенные и убежденные, что теперь все будет хорошо. Как их отцы, выжившие благодаря своей вере, они держались за символы; и как их предки когда-то, верили, что с помощью символов можно повернуть фараоново войско и благополучно провести детей и внуков через море.

В это же время другая процессия, гордо неся флаги и транспаранты, промаршировала от стадиона к центру Иерусалима. Дойдя до площади Цион, люди услышали от своих руководителей, что надо отправляться по домам. Все утро их уговаривали бороться, но не объяснили, с кем и как, и теперь они были разочарованы, что все кончилось мирно. Наступило обеденное время, было очень жарко, они устали, проголодались и разошлись без возражений.

Но после обеда, когда наступила прохлада, они устремились обратно. К пяти часам толпа на площади Цион стала такой густой, что пришлось изменить движение транспорта.

Выкрикивая лозунги, люди раздраженно и бесцельно толпились на небольшом пространстве между кафе «Европа» и «Вена» и кинотеатром «Сион». Полиция стремилась защитить контору районного комиссару расположенную ярдах в ста ниже площади по улице Яфо. У толпы внезапно появилась цель: пробиться сквозь заслон. Становясь все агрессивнее, толпа начала теснить полицейских.

К шести часам полиции пришлось пустить в ход дубинки. Человек двадцать увели с площади с окровавленными лицами. Это еще больше возбудило толпу, в полицейских полетели камни и кирпичи. Часами, подчиняясь приказу, они хранили спокойствие перед глумящейся над ними толпой. Наконец, они получили приказ перейти в атаку и тут-то дали себе волю: крушили налево и направо, мужчин и женщин, молодых и пожилых, и крики избиваемых жертв, казалось, только разжигали их ярость. Известно, что когда стражам порядка предоставляется свобода действий, они ожесточаются еще больше, чем толпа, потому что действуют с полным сознанием своей правоты. Полицейские преследовали пытающихся скрыться в боковых улицах мужчин и женщин. Но когда им удавалось схватить кого-нибудь, тут же создавалось кольцо людей, вырывающих вопящую жертву из рук полицейских, и им приходилось пробивать себе дорогу из окружения. У некоторых мундиры были изодраны в клочья. Кое-кто лишился шлемов и дубинок.

К семи часам толпа начала бить витрины. Пострадали и немецкий ресторан, и английский универсальный магазин на улице Яфо. Площадь напоминала кипящий котел, группы людей двигались по ней беспорядочно, как пузыри. С наступлением темноты пришло временное затишье.

Первая цепь полицейских была прорвана, но вторая твердо стояла на пересечении улицы Яфо с переулком Королевы Мелисанды, защищая учреждения районного комиссариата. Полицейские были вооружены винтовками, и хотя приказа пустить оружие в ход еще не последовало, черные дула удерживали толпу на расстоянии пятнадцати метров. Многие полицейские прибыли в страну лишь несколько недель назад и были совершенно сбиты с толку тем, что здесь увидели.

Вторым справа в строю стоял молодой констебль Тернер, светловолосый красивый парень из деревни в Саффолке. Сжимая винтовку, он смотрел на колыхающуюся перед ним толпу широко раскрытыми, слегка навыкате глазами. Он никогда не видел, чтобы толпа вела себя таким образом, и не понимал, о чем кричат эти люди. Ему объяснили, что евреи хотят независимости, что если британское правление их не устраивает, они могут отправиться туда, откуда прибыли, и посмотреть, будет ли Гитлер для них лучше. Констебль согласился с таким мнением. Он не имел ничего против евреев — хотя они иной раз и казались ему странными существами. Он знал одного полицейского-еврея из Уайтчепла, вполне приличного парня, А дома в Саффолке, перед отправкой, он слушал проповедь тамошнего священника против Гитлера и расизма и о том, как жгут синагоги этих бедняг. Так что он прибыл в страну, жалея евреев и безо всякого предубеждения против них.