Пере Калдерс - Рассказы писателей Каталонии

Который же был час? Одиннадцать? Часы на церкви уже пробили, но он не сосчитал количество ударов, потому что именно в эту минуту выходил из дома. Поток утреннего света обрушился на него, ослепил. Он ощутил горячее дыхание земли и медленно, без всякой цели, ни о чем не думая — да, все было именно так, — побрел вниз по улице, полностью погрузившись в прозрачную яркость солнечного утра. Ноги, обутые в старые эспарденьи, поднимали тучу пыли. Мальчик шел не торопясь, глядя на дорогу, на дырявые эспарденьи. Может, уже в тот момент, сам того не подозревая, он задумал недоброе? Задумал? Вряд ли. В незамутненном сознании двенадцатилетнего подростка мысли сливались в один сумбурный поток, а всеми поступками управлял не рассудок, а какая-то неведомая сила, такая же естественная, как свет, тепло, как бурная река. Он не знал еще, что в мире существуют боль, раскаяние, угрызения совести, не знал, что такое голос долга. Он был из тех мальчишек, которых не дозовешься, чтобы заставить делать уроки, мать долго кричала ему: «Жаумееееее!», прежде чем тот отвечал наконец: «Иду!» — из тех, кого младшие уже побаиваются, чувствуя силу. Он мог сказать: «Я так хочу», и все покорно подчинялись — ведь это Жауме Мут. Если он слышал: «У тебя не выйдет…», то сразу же отвечал: «Я это сделаю, давай, я смогу. Это у тебя не выйдет. У меня все выйдет». В этом твердом «я», в движениях рук и всего тела сквозила та сила, которой был наделен Жауме. А может, наоборот, сама эта сила полностью владела им, подчиняла себе?

«Ну и вырос же твой сын, Мария! Неужели ему всего двенадцать?»

Жауме продолжал идти вниз по улице, руки в карманах, ноги увязали в пыли. Мальчик был внешне спокоен и в то же время напряжен, готов в любую минуту броситься вправо или влево на какого-нибудь кота или собаку, а может, змею или дракона, смотря что подвернется.

Как хотелось теперь вспомнить, о чем он думал тогда. Что видели его глаза. Что было на пустынной улице, заполненной только солнечным светом. Нет, невозможно. Жауме ничего не помнил. Как будто бы жизнь началась только в то утро, а не двенадцать лет назад, как будто он долго стоял на каком-то пороге и только теперь вошел в открывшуюся дверь. И прежнее существование сливалось в одно бесконечное утро — вокруг все тот же ровный свет и те же краски, и Жауме все идет и идет вниз по улице, идет, ни о чем не думая. В самом деле, сознание того, что он живет на этой грешной земле, родилось только теперь, вместе со страхом и болью, вместе с горечью, от которой уже невозможно избавиться.

Жауме неторопливо брел вниз по улице, не зная, что приближается к страшной пропасти, которая навсегда отделит его от ровного и яркого света прошлого. Он входил в нескончаемый лабиринт горького познания мира, откуда уже не суждено выбраться.

И все-таки утро было самое обыкновенное. В какой же день это случилось? Нет, только не в воскресенье, ведь он не ходил в церковь. И не во вторник: мама не посылала на базар. Да, тогда на улице Жауме поздоровался с почтальоном и с приятелем Щириной, который тащил здоровый бидон с молоком. Потом швырнул камень в пробегавшую собаку.

Подойдя к дому Пере Константи, Жауме громко позвал его, и Пере тотчас вышел на порог. Пере был старше Жауме на год, такой же высокий, его всегда удивленные голубые глаза вызывали расположение и доверие. В руках мальчик держал тележку на четырех колесиках, только что смазанную. Сзади его отец прибил поперечную палку, чтобы сделать тележку более устойчивой.

— Думаешь, так будет лучше? — спросил Жауме.

Пере снисходительно похлопал приятеля по плечу:

— Сам мне еще спасибо скажешь.

Он очень здорово умел копировать выражения и жесты взрослых, и это всегда восхищало Жауме.

Друзья направились к откосу, где обычно катались на тележке. Сразу за последним домом деревни начиналось шоссе, справа от него резко шла вверх, петляя между виноградниками, дорога на кладбище, а слева, там, где раньше был глубокий овраг, теперь высилась гора щебня, мусора, старой мебели. Рядом находился склон, по которому любили кататься Жауме и Пере. Ничего лучшего и пожелать нельзя — довольно широкий отвесный спуск, а внизу — крутой поворот, так что, если не слишком умело управлять, вылетишь прямо на шоссе.

У всех мальчишек в деревне от мала до велика была такая тележка. А у Жауме не было. Отец однажды страшно разозлился, разбил его тележку в щепки и запретил сыну играть в опасные игры. Правда, отцовская строгость не слишком расстроила Жауме — ведь он всегда мог кататься вместе с Пере.

Да, и тележка, и склон — просто отличные, лучше и не придумаешь. Склон горы прямо-таки отполирован многочисленными спусками и подъемами, а сама тележка — предмет зависти всей деревни: дерево покрыто лаком, колесики — четыре подшипника, оси из крепких ножек стула, а впереди — руль, позволяющий быстро и круто поворачивать.

В тот день все было как обычно: горячее солнце, гладкий склон, ряды виноградников вдоль дороги на кладбище, бедные домишки с геранями на окнах недалеко от шоссе, залатанное белье во дворах, куры, которые иногда перебирались через дорогу, чтобы поискать какую-нибудь пищу на грудах мусора.

Жауме и Пере такие же, как всегда. Обыкновенный день, один из тех, которые не остаются в памяти, и, если вдруг спросят: «Помнишь, в тот день мы еще ходили кататься?» — ты отвечаешь: «Нет, не помню… Мы столько раз ходили кататься».

Жауме еще не знал тогда, что запомнит этот день навсегда, что боль, пережитая в этот день, до конца останется с ним.

Обычно друзья поднимались на самый верх и устанавливали тележку на ровное место. Потом один из них садился и крепко сжимал в руках ремни, привязанные к рулю, а другой вставал сзади и клал руки ему на плечи. Сидящий одной ногой подталкивал тележку к спуску, и через несколько секунд они уже мчались вниз. Лучше всего было тому, кто стоял: казалось, будто летишь навстречу солнцу и ветру.

Внизу на последнем повороте требовалась особенная ловкость, чтобы не покатиться кубарем на шоссе. Мальчики часто падали, это было совсем не страшно и не слишком больно, но считалось стыдно не удержаться на ногах, к тому же по шоссе иногда проезжали машины. В то утро ни Пере, ни Жауме не упали ни разу, они буквально соперничали друг с другом в ловкости. Вокруг никого не было, что тоже случалось не часто — обычно неподалеку играли деревенские мальчишки.

Друзья снова и снова торопились наверх, сияющие, ослепленные солнцем. Каждый нетерпеливо ждал своей очереди ехать стоя, чтобы еще раз испытать чудесное ощущение полета.

В тот раз Жауме сел на тележку и подумал: «Наверное, пора домой». Пере встал у него за спиной в ожидании, что сейчас они снова быстро и легко помчатся вниз.