Александр Проханов - Губернатор

Окруженный кадильным дымом, он смотрел на розовощеких десантников и думал, что им предстоит схватиться с этим врагом. На развалинах Донбасса, или в каменных холмах Сирии, или в знойных оазисах Средней Азии. Им придется продолжить ту отцовскую войну, в которой не случилось победы.

И снова русская армия будет лить кровь, вдовы будут рыдать, из горячего пепла сожженных деревень встанут скелеты печных труб. России вновь грозит истребление. Зло, запечатанное огненными сургучами семьдесят лет назад, сломало печати и вырвалось на просторы России. И он, деревенский поп, своими молитвами, слезами и упованиями должен вновь запечатать зло.

Он получил захудалый приход с обветшалой церковью. Служил литургии в безлюдном храме. Молился на иконы Спасителя, Богородицы, Николая Угодника. А также на образа героев и мучеников Великой войны, среди которых в алтаре была икона с изображением отца – офицера с лейтенантскими кубиками, над которым мчался златоглавый Георгий. Это воинство красных святых вновь пойдет в наступление, запечатает зло.

Вернувшись с погребения, отец Виктор приступил к духовной брани. Отказал себе даже в минутном отдыхе. Не прилег на утлую кровать. Занялся выпечкой просфор, готовясь к ночной литургии.

Квашня была накрыта клеенкой. Нежный, сладкий аромат восходящего теста разносился по утлому дому. Отец Виктор вывалил тягучий, желтоватый ком на гладкую доску. Мял, сворачивал, раскатывал и снова сминал, передавая тесту свое тепло, свои силы, свою молитвенную волю. Чувствовал телесную нежность пшеничной мякоти, которая взрастала под его ладонями.

Отдыхал, утомившись, глядя, как в оконце гаснет день и к дому подбираются тени близкого леса. Сегодня он не ждал прихожан. Никто не звал его совершать требы. Никто не заказывал панихид и не готовился к венчанию. Выпечка просфор была для него священным действом, во время которого он повествовал Господу о своих страхах, о грозящей России беде, прося защиты. Прикосновениями к пшеничной плоти он заряжал ее своими мольбами. Во время литургии тесто, наполненное его откровениями, превратится в тело Господне, и откровения соединятся с Господом.

Теперь, стремясь запечатать зло, он отводил от России нацеленные на нее снаряды и пули. Отгонял от ее берегов авианосцы и подводные лодки. Занавешивал Покровом Богородицы небо, делая Россию невидимой для самолетов, ракет и космических спутников.

Передохнув, отец Виктор вновь вывалил куль теста на доску. Стал мять, комкать, раскатывать, слыша тихий, созревающий в тесте жар. Подрясник был в муке, к пальцам пристала тягучая мякоть. Он испытывал к тесту нежность, словно к новорожденному ребенку. Вдыхал в него свое покаяние. Верил в целомудренную силу пшеницы, способную запечатать зло.

Он отводил от России вихри ненависти, которые неслись из мира. Отбивал клевету, поношение, лукавые посулы и тонкие яды, которыми туманился ум легковерного народа. И тот отрекался от Родины, начинал ее ненавидеть. Призывал врага, открывая ему ворота. Он запрещал волшебству и чарам изливаться из уст злых проповедников и колдунов, ставил на их пути молитвенную неодолимую стену.

Тесто в квашне круглилось, дышало. Напоминало живот беременной женщины, в котором созревало дитя. Оплодотворенное его слезной любовью и нежностью, чрево готовилось к родам.

Отец Виктор бережно выложил тесто на широкую доску, раскатал в плоскую белизну. Гладил, ласкал, вдыхал дивные ароматы. Взял форму с острыми кромками, напоминающую серебряный подстаканник. Стал вырезать из теста круглые тельца. Разложил свои изделия ровными рядами. Каждое, словно крохотное лицо, излучало тихое свечение.

Своей молитвой он разрушал злокозненные заговоры. Запрещал тех, кто клялся в любви к России, а сам замышлял убийство. Он ссорил заговорщиков, путал их планы, избавлял Россию от жестокой доли. Спасал страну от смуты и раздоров, от расхитителей и стяжателей. Он чувствовал, как бьется и трепещет зло, уловленное в тенета его молитв, словно черная обессилевшая птица.

Отец Виктор священнодействовал. Взял в руки бронзовую печать и бережно, твердо, чтобы не дрогнула рука, стал прикладывать печать к белым тельцам. Тесто чуть расступалось, печать углублялась в мякоть, оставляла клетчатый оттиск. Распятие с надписью «Иисус Христос, Победитель». Казалось, что на маленьком белом лице вдруг открывались глаза. Множество глаз, чистых и любящих, смотрело на отца Виктора, и он благоговел, орудовал печатью. Превращал кусочки теста в крохотные иконы. Перед этими иконами бессловесно молился. Печать с распятием закупоривала вход в подземелье, где бушевали и злобились адские силы. Не могли одолеть печать.

Он смирял молитвой бунтовщиков и смутьянов, желавших потрясений и смут. Тех, кто готовил волнения и погромы, когда безумные толпы с кровавыми вождями громят усадьбы, взрывают храмы, режут ненавистных, гонят по русским степям обезумевшую лютую конницу. Он кропил их воспаленные головы святой водой, остужал гневные сердца, накладывал крестное знамение на плюющие злобой уста. Кроткое тесто с хрупким распятием останавливало толпы, смиряло порочные сердца. Вихри ненависти замирали, как свернувшиеся черные лисы.

Отец Виктор соединял две части просфоры, накладывая одну на другую. Лепил крохотные скульптуры, напоминавшие белые грибки. Пальцы чувствовали теплый бархат теста. Ряды просфор напоминали воинство в белых одеждах.

Он поражался глубине божественных смыслов, заключенных в просфоре. Духовное и телесное в человеке. Человеческое и божественное в Спасителе. Земной, исполненный греха род людской и преображенное, снискавшее рай человечество. Он хотел проникнуть в глубину божественных тайн. У него начинала кружиться голова и обмирало сердце. Его пальцы касались теста, которое чудесным таинством претворится в тело Господне. Его пальцы касались Господа, и от этого становилось страшно и восхитительно.

Он обращал грозное предупреждение алчным сребролюбцам. В безумном влечении к злату, поклоняясь золотому тельцу, они забыли все заповеди, нарушили все человеческие и божественные законы. Обирают народ, раздевают донага слабых и беззащитных, окружают себя вопиющей роскошью, кичатся дворцами, которые обречены на сожжение. Он изгонял их из русской жизни, как Господь изгонял торговцев из храма. Превращал в ржавчину их яхты и самолеты, развеивал в прах неправедные состояния. Он был гневен в своих укоризнах. Верил, что на стяжателей будет наложена запрещающая печать.

Отец Виктор достал жестяной черный противень. Омыл водой. Насухо вытер чистым полотенцем. Извлек коробку, где лежали восковые соты, еще недавно полные меда и пчелиного гула. Натер противень воском до блеска, слыша медовые благоухания. Стал укладывать просфоры на противень. Каждую просфору он целовал, словно прикладывался к иконе. Белые просфоры отражались в черном подносе, и казалось, что маленькие лебеди плывут по ночному озеру.