Адам Тёрлвелл - Политика

Вообще-то Анджали многих может поставить в тупик. Это еще одна причина, по которой она мне нравится. Она непредсказуема. И не только из-за ее этнической принадлежности. Вот уж нет. С ее сексуальной ориентацией дела обстоят не легче.

Расплывчатое отражение Наны в витрине на Олд-Бонд-стрит разглядывало чемодан от “Таннер Кролле” рядом с отраженной расплывчатостью Анджали. Чемодан был розовым.

— Гляди, Моше, какая прелесть, — сказала Анджали.

Моше что-то согласно пробурчал под нос. Он думал не о модных шмотках. Он думал о том, как хочет поцеловать Нану. Но во рту у него было нехорошо от недавно выпитого в “Старбаксе” кофе с молоком. Он передумал ее целовать. Вместо этого он прижался к ней бедрами, обняв ее сзади и уткнувшись губами в плечо.

— Ты симпотнее, — сказал он Анджали. И глупо улыбнулся.

Анджали!? Он сказал это Анджали!? Да. Да, он с ней шутливо заигрывал.

И Анджали улыбнулась ему в ответ.

Она тоже с ним заигрывала.

О, этот шоппинг. О, эта мода.

Одни восхищаются модой просто потому, что она дорогая. Не самый привлекательный подход.

К счастью, сознаются в этом немногие. Других восхищает мастерство и само ремесло моды. Такие мне нравятся больше. Они похожи на тех, кто считает костюм искусством. Для них одежда — это эстетика. И ее они видят как умение выразить себя. Последним я, надо сказать, не очень-то верю. Боюсь, что втайне они обожают моду за то, что она дорогая. Абсолютной уверенности у меня нет, но в принципе они мне нравятся.

Есть еще те, кого мода заботит в абстрактном, модно-журнальном смысле; им просто хочется не отставать от последних веяний. Таких я не понимаю.

И, наконец, есть те, что ненавидят моду. Они ненавидят ее из-за того, что это слишком дорого. Или потому, что мода излишне материалистична. Или потому, что она уродлива, или непрактична.

Мое личное отношение к моде совмещает в себе технический интерес, уважение и веселую иронию. И оно, конечно же, безупречно.

Трое наших героев относились к моде по-разному. Вам об этом следует знать, потому что в моем рассказе сейчас речь о том, как Нана, Моше и Анджали разглядывали витрины на Одд-Бонд-стрит и Сэвил-Роу. Они и сами не знали, как туда забрели. Просто вдруг обнаружили себя в самом сердце лондонской моды.

Нана восхищалась модой. В первую очередь ее интересовала техника исполнения. Ее поражали лабиринты швов. Кроме того, ей нравилось, что модельеры уделяют высоким стройным девушкам так много внимания. Неудивительно, что ее привлекала угловатость моделей. Она обожала новые материалы. Она приветствовала поиск нового. Но ее отталкивала пена. Ее отталкивала меркантильность моды. Мода означала для нее эксклюзивность. А эксклюзивность Нана ненавидела. Ей были скучны серьезность и нервозность моды, утомляли бросаемые сквозь распахивающиеся стеклянные двери взгляды застывших заграничных истуканов, которые будто бы оценивают твою искушенность.

Анджали вообще терпеть не могла моду. Мода утомляла ее еще больше, чем Нану, а цены и вовсе вгоняли ее в ступор. Высокие цены делали моду просто нереальной. Анджали считала моду пустым надувательством. По большому счету, она никогда о ней не думала.

Это сближало ее с Моше.

Из них троих Моше относился к моде наиболее страстно. Он был самым страстным противником моды. Для него мода была просто халтурой. Порождением невротиков, зацикленных на копировании и воспроизводстве. Мода создавала культ заурядности. Мода равнялась конформизму. Такая была у Моше теория моды.

Однако любая теория свойственна конкретному человеку. Теория Моше о том, что мода есть бессодержательный конформизм, была выражением его внутренних моральных устоев. Она могла основываться на порицании неумеренного стремления к неуловимой эфемерности. С другой стороны, ее могла породить неуверенность. Возможно, Моше не чувствовал себя достаточно привлекательным или обеспеченным для того, чтобы носить эту роскошную и изысканную одежду, и это заставляло его высмеивать моду.

Как бы то ни было, Моше, как и Анджали, не любил моду. Она его раздражала.

Но Моше пытался с этим справиться. Честное слово. В “Прада” он взял в руки кроссовку, и с зевком принялся ее рассматривать. Кроссовка выглядела, как мешанина кусочков черного пластика, подсвеченных невидимой флуоресцентной лампой. Нана подошла к нему поближе. Она подошла, чтобы понаблюдать за ним. Она встала рядом и дотронулась до чего-то крошечного и переливающегося, подвешенного на клацающую металлическую вешалку. Моше тоже потрогал эту штуку. Он сделал это нарочито шумно. Шум только усилил нервозность.

Они хихикнули.

Сзади выросла мужская фигура. Черная майка из эластика обтягивала рельефные мускулы. Рукава были аккуратно порваны по диагонали. Судя по всему, так и было задумано. Или продавец, или просто манекен, подумал Моше. Непонятно кто.

Пока Моше раздумывал над положением этого типчика в иерархии моды, мужчина заявил, что Нане пойдут белые шортики на шнурках в матросскую полосочку. Она так прекрасна, сказал он. Так привлекательна.

Это был продавец. Моше его возненавидел.

Считается ли лестью, когда льстят твоей девушке? думал Моше. Над этим он раздумывал недолго. Его больше занимало чувство подавленности и ревность. К тому же Моше срочно надо было в туалет. От старбаксовского кофе внутри у него было нехорошо, и он потихоньку пукал. Пукать в окружении немыслимого вида трусиков, развешанных на узких плечиках, было мучительно. Каждый раз ему приходилось перейти в другое место, чтобы оставить запах как можно дальше от себя. Моше жалел, что пил с утра этот кофе. Его желудок уже некоторое время вел себя нехорошо, но Моше надеялся, что на этот раз все будет путем. Но ничего не шло путем. Кофе нанес желудку болезненный удар.

Моше не чувствовал себя польщенным. Он ненавидел моду. Тихонечко, пытаясь успокоить дыхание, он поднялся по лестнице. Стоп, вдруг подумал Моше, внезапно ощутивший себя андрогинным гермафродитом, стоп, подумал он, а для кого эта одежда, для девочек или для мальчиков? Он привык к магазинам, где были отделы для мальчиков и отделы для девочек. Иногда отдельные этажи.

Нана рассматривала матросский костюмчик. Анджали стояла рядом.

— Этш на мальчика, — сказал он Нане и Анджали.

Нана нахмурилась.

— Всида хотела мальчуковый костюмчик, — сказала она. На самом деле, она сказала это костюмчику, нежно оттянув его шелковистую ткань сложенными в щепоть пальцами. — Паамойму, я в нем буду казаться выше.

— Да уж, выше, эт точно, — протянул Моше. — Я все думал — чего тебе не хватает? А вот надо чтоб повыше.

Нана улыбнулась Моше. Она любила, когда он ее поддразнивал. Нана взглянула на мужской классический костюм, образец городского шика. И Анджали обратила внимание.