Адам Тёрлвелл - Политика

Моше нужен был роман (именно этот роман, роман, который вы читаете). Моше страдал из-за того, что у него не было под рукой романа. Весь этот роман — попытка свести общее к частному, крохотному случаю. Думаю, если бы Моше прочитал его, он был бы счастлив.

Эта проблема встает перед каждым. Возьмите, к примеру, себя. Возможно, поначалу вы хотели просто отмахнуться от захватившего Моше беспокойства. Вы подумали, что он как-то неестественно слаб. Вы просто не могли представить себе парня, который так нервничает из-за секса. Может быть, вы даже решили, что этот текст непристоен. Что ж, именно так вы и могли подумать вначале. Вас заставило так думать ваше тщеславие и прочие иллюзии. Но на мой взгляд, в глубине души вы вовсе так не думаете. Мне кажется, что вы, в сущности, чувствуете то же самое. Может быть, это и не так. Но я почти уверен, что в тот или иной момент жизни с вами случалось что-то очень похожее.

Конечно, случалось! Замысел этой книги был в том, чтобы обнадежить. Это универсальная книга. В ней опыт сравнительного изучения. Мне совсем не хотелось написать книгу только о себе самом.

Для того чтобы книга была универсальной, в ней не должно быть мелких помех. Например, вам может показаться трудным имя Моше. Это очень еврейское имя. Отец Моше выбрал это имя в качестве единственной уступки своей еврейской семье после того, как женился на нееврейке. Может, вы не знаете, как правильно произносится это имя. Может, вы не воспитывались в еврейской семье. Ну так я скажу вам. Имя Моше правильно произносится как “Мойша”. Вот так и произносится. Ясно? Я вовсе не хочу скрывать этого.

Нане было немного неудобно. Она натерла запястья о металл наручников, когда притворялась, что не может вырваться. Кроме того, Моше оцарапал ее неровно остриженным ногтем.

— Атпсти, — сказала она.

Моше потянулся, развязал розовую веревку, потом перекатился на спину и стал смотреть, как его член сжимается, укорачивается, сморщивается. Нана потерла запястья. Она обратила внимание на смиренное молчание Моше и перевернулась на спину, чтобы посмотреть на него. Она боялась, что он печален. Она боялась, что он впал в уныние. Чтобы вывести его из уныния, рассудила она здраво, надо поговорить.

Ах, Нана, если бы только все было так просто. Если бы только Моше проявил нужное самообладание, хотя бы в этот миг. Но нет. Вместо этого Моше стал театральным. В глубине души он любил все делать напоказ.

У приятеля Наны остались лишь два чувства. Оба бесполезные. Как мы показали выше, оба были связаны с истерикой. Моше испытывал страх и стыд. Стыд от того, что подвел ее. Он не смог обеспечить ей правдоподобную фантазию. Не смог осуществить ее. И потому он думал, что она злится на него за то, что он ее подвел. Не может не злиться. Он знал, что от злости она может стать язвительной или разочарованной, и это его пугало. Особенно его пугало то, что Нана в самом деле разочарована, и это было еще постыдней.

Получалось, что стыд был сильнее страха.

Но Нана, ничуть не обозленная и не расстроенная, была сама внимательность. Она была дружелюбна и вообще в духе.

— Ты в порядке? — спросила Нана.

Она само сочувствие! Она беспокоится обо мне! — забеспокоился Моше.

Его реакция, однако, была проста — он надел маску спокойного успеха. Все прошло хорошо, решил он. Моше — самоуверенный соблазнитель. Только что произошла восхитительная сексуальная сцена, и теперь, когда они, удовлетворенные, лежали на постели, он решил вновь завоевать Нану, выложив ей все секреты своего подсознания. Именно для этого люди и занимаются сексом — тихая близость после него, разговоры на подушке.

Незабываемая ночь. О господи.

Моше не ответил на вопрос Наны. Он не рассказал ей о своем физическом и душевном состоянии. Точнее говоря, не ответил прямо. Он прочитал ей маленькую лекцию.

Отведя взгляд — не от смущения, нет, но в знак откровенности — Моше сказал:

— Однажды я был с родителями в маленьком ресторане, где-то в Нормандии, и увидел из окна, как люди в форме времен войны маршировали по улице, разыгрывая Освобождение.

Хотя возможно, это была форма оккупационных войск. Возможно, они представляли Оккупацию, сказал Моше. Остался лишь образ замка, стоявшего в верхней части селения, и рядом с ним медленно идущие светловолосые мужчины в военной форме. У маленького Моше в памяти все смешалось.

Вот, собственно, и все. Его вклад в катастрофу — история из детства, тайный страх, мелочевка.

Что пытался сказать Моше? Я вам расскажу. Он пытался попросить у нее прощения. Он просил Нану не сердиться на него. Он просил, чтобы она его пожалела. Он хотел сказать, что боится нацистов.

Но Нана не сердилась на него. Она не была нацисткой. Она была просто сбита с толку. Что с Моше? Он сконфужен? Как еще можно объяснить эту ситуацию — Моше, рассказывающий ей в постели о своих детских страхах, в окружении секс-причиндалов?

У Наны саднило в анусе, там, где Моше оцарапал ее ногтем. Она дернулась и попыталась улечься поудобнее. Интересно, насколько глубоко Моше вошел в ее анус, прежде чем?.. Значит ли это, что в ссадину попала инфекция?

Он видел, что она смотрит на него — обнаженного, лежащего на спине. Беззащитного. Моше боялся, что Нана посмотрит на его живот, переведет взгляд пониже, и увидит его член. Его глупый и скользкий член. Унылый член. Из-за этого Моше встал, чтобы что-нибудь надеть. Было только девять вечера, но все, чего ему хотелось — найти свою пижаму.

Моше вернулся к своему карикатурному еврейству. Он спросил:

— Тебе не понравилось “по-еврейски”? Ничего лучше не пришло в голову.

И уныло улыбнулся.

Она молча смотрела на него. Он пытался развеселить, развлечь ее.

— Да? — спросил он.

И она улыбнулась.

— Ангел мой, — сказала она, — ты же только наполовину еврей.

Моше стоял перед ней, чуть покачиваясь. Он перенес свой вес на правую ногу, теперь облаченную в клетчатую пижамную штанину. Стопа его левой ноги была немного выставлена вперед, а колено чуть согнуто. Он надевал пижаму.

Отчего мне так хорошо, подумала Нана, когда за окном один за другим начали зажигаться уличные фонари.

— Ты даже не обрезанный, — сказала она.

— Не будем ссориться по пустякам, — урезонил он ее, прыгая по комнате в погоне за левой штаниной.

Я чувствую, что все это зашло слишком далеко.

До своего эксперимента с анальным сексом и садомазохизмом Моше и Нана встретились и влюбились друг в друга. После этого (но до анального секса) они попробовали миссионерскую позицию, эякуляцию налицо Наны, оральный секс, смену имиджа, лесбийский секс, ундинизм, любовь втроем и фистинг. Не все было удачно. По правде говоря, удач было немного.