Анна и Сергей Литвиновы - Над пропастью жизнь ярче

– Берете вы меня или нет? – начала злиться Александра.

– Да возьму, ладно, – сделала милость старуха. – Только деньги вперед. За месяц. Мне даже выгода. Потому что сбежишь ты через неделю.

Но Саша не убежала.

Хотя работа оказалась противной. Нудной. Унизительной. Какое там – чистить картошку или работать в теплице, как надеялась Александра. Ее постоянно отправляли мыть полы. Подметать. Убирать отхожие места. Плюс приходилось в свободное время, то бишь ночью, читать Евангелие, Жития Святых. Выстаивать на всех службах.

Зато думать о прошлом или строить мрачные прогнозы на будущее времени не оставалось. И только Зиновий иногда ей являлся. Посмотришь мимоходом на облако и отчетливо увидишь в нем знакомую улыбку. Или в церкви он оказывался – всегда там, где молятся за упокой. Саша несколько раз не выдерживала, бросалась. И видела, что стоит перед распятием совсем чужой человек. Извинялась, вытирала слезу. Покупала и ставила свечку.

Однажды сбежала из монастыря. Взяла с охраняемой стоянки свою запылившуюся «восьмерку». Купила в киоске карту Владимира. Приехала на переговорный пункт.

Позвонила в справочную подмосковной больницы.

– Лесков? Какое отделение?.. – переспросили в трубке.

– Привезли в реанимацию. Ночью, восемнадцатого июня.

– Лесков? Зиновий?.. Вообще такой не поступал!

Надежду ничем не убьешь.

Саша вскрикнула:

– Может, вы его к себе и не оформляли? Сразу в другую больницу перевели?!

– Как это мы можем не оформить! А, вот, нашла. Умер он. В те же сутки. Эй, девушка?

Александра тихо повесила трубку на рычаг.

Улыбнулась сквозь слезы.

По крайней мере, она теперь точно знала: умереть – не значит исчезнуть. Зиновий, пока не минуло сорок дней, здесь, на земле. Прощается. Она и ночью иногда просыпалась – чувствовала его нежную ладонь на своей щеке.

В другой раз отпуск – на целых два часа – ей милостиво предоставила настоятельница.

Свободное время Саша провела в интернет-кафе. Интересовало одно: криминальная хроника. Москва. Первый в столице карнавал. 17–18 июня.

Изучила все ссылки, какие были. Аварии, драки, два убийства. Три грабежа. Семнадцать краж. Леший знает, входит их случай в эту статистику или нет. Запросы – «Зиновий…», «кольцо с бриллиантом в шесть карат», «стрельба во время карнавала» – оказались пустыми.

Последним номером Саша вбила в окошечко поиска собственные имя-отчество-фамилию.

Она не появлялась дома уже четыре месяца. Может, родители обеспокоились? Объявили в розыск?

Но нет. Тоже ни единого полного совпадения. Как там папа сказал? «Мы тебя вычеркнули из своей жизни»?

– Самих вас… надо вычеркнуть, – пробормотала она.

И тут же перекрестилась. Отругала себя за греховную мысль. Она пока не научилась всех прощать. Но понимать людей стала лучше. Конечно, родителям тяжело. Надеялись, что дочка в Америке карьеру сделает, а она им – такой «подарок».

И еще Саша теперь умела в любом плохом находить хорошее.

Никому не нужна? Зато Бог ее любит, приблизил к себе.

Тяжело больна? Да ладно вам. Руки-ноги работают, глаза видят, уши слышат. Что еще надо?

Врачи из Центра борьбы со СПИДом в свое время накрутили, что с ее болезнью нужно обязательно беречь себя, словно хрустальную вазу. Есть витамины и мясо. Много гулять. Отдыхать после обеда. Спать как минимум восемь часов. Никакого тяжелого физического труда – только умеренные спортивные нагрузки.

Ничего этого Александра не делала. Но чувствовала себя – удивительно! – куда лучше, чем весной. Когда они с Зиновием сладко ели, много спали.

Спина, правда, побаливала из-за того, что постоянно на ногах. И лимфоузлы на шее опухали. Наверно, потому что потной часто выскакивала на ветер.

Миновал месяц. Ее вызвала к себе настоятельница.

Говорила в этот раз совсем по-другому. Ласково, почти по-матерински. Предложила начать работать в сиротском приюте при монастыре:

– Когда на кухне поможешь, а когда и с детьми. Ты ведь студентка? Математику школьную объяснить сможешь?

– Арифметику без проблем, – усмехнулась Саша. – Геометрию с алгеброй вряд ли.

– У нас дети с отклонениями, им геометрия не нужна, – отозвалась настоятельница.

И жить, сказала, можно перейти в монастырь:

– Хорошее местечко в трехместной келейке освобождается. Светлое, у окна.

– Спасибо! – просияла Саша. – Я как раз вчера вечером собиралась своей бабуле платить, за второй месяц. А ее дома не было. Бог, видно, отвел!

– Да, я беру тебя трудницей. Но ты должна мне рассказать, – настоятельница не сводила с нее глаз, – в чем причина? Почему ты здесь? У тебя погиб любимый человек?

Александра не стала спрашивать: «Откуда вы знаете?»

Матушка проницательна. Да и многие видели, что Саша постоянно ставит свечки за упокой.

Она осторожно ступила на шаткий лед:

– Мне… мне ничего не нравилось. Там, в миру. А здесь, у вас, мне хорошо.

– Но у тебя есть родители. О них ты подумала?

– Они… они не хотят со мной общаться.

К счастью, настоятельница не стала спрашивать почему.

Строго произнесла:

– Ты все равно должна к ним поехать.

– Зачем?

– Попросить прощения. И рассказать, где ты.

– Им это все равно, – вздохнула Саша.

– Возможно, ты права. Возможно, ошибаешься. Но у нас такой порядок. В миру обязательно кто-то должен знать, где ты.

– Хорошо, – кивнула Саша, – я съезжу.

– Сколько тебе нужно времени?

– Три дня.

– Твоя келья будет тебя ждать.

Александра вышла из монастыря. Она была очень довольна. До чего кстати все получилось! Ей как раз надо в Москву. Но идти к родителям она даже не подумает.

А вот в Центр борьбы со СПИДом съездит обязательно. Анализы на иммунный статус надо было еще в июне сдавать.

Простит ее когда-нибудь Бог?

Саша не знала.

Да, она отдала Ему всю себя. Двадцать один год, девчонки влюбляются, выходят замуж, строят карьеры. А в ее жизни только послушания и молитвы. Койка в общей келье, туалет на улице, баня раз в неделю. Руки крестьянки, одежда нищенки. Никаких мужчин, развлечений, вредных привычек. И ведь не просто исполняла, что настоятельница скажет. Чтоб себя усмирить, специально просила работу потяжелее. Самую нелюбимую.

Матушка ее любила. Хвалила за то, что «не подвержена греху саможаления».

Но Бога обмануть невозможно. И Он, конечно, знал, что на исповеди трудница Степанцева лукавила. Да что там – откровенно врала.

Но скажешь правду – из монастыря вообще выгонят.

А пока она здесь на хорошем счету. Матушка намекает: скоро в послушницы возьмет.

Другие трудницы любили поскулить: то кровать им горбатая, то посуду холодной водой мыть не нравится. И вообще тяжело, эксплуатируют, сами-то монашки в лавке, в школе сибаритствуют, а всю черную работу мирянам.