Геннадий Башкуев - Маленькая война

— Кушай, Дарима, кушай… — упрашивает мама дочку. На кого та похожа — не понять. Глазки раскосые, черные — в маму; нос и губки — в каше, но вроде папины.

Появление их в нашем дворе — роман! Жили в соседних селах парень и девушка. Дядя Саня или просто Саня — в семейской деревне, Бальжид — в улусе. Надумали они жениться, да родители ни тому, ни другому позволения не дали. Дядя Саня умыкнул невесту, скрывались они от погони в лесах и горах; кажется, чуть не замерзли. Бальжид пытались заточить в темницу, дядя Саня угодил в больницу. Или наоборот. Короче, их прокляли. Влюбленные бежали в город, женились и отгородили угол в кочегарке. Вот вам и роман, товарищ Вальтер Скотт!

Даша-Дарима капризничает, плюется кашей, выскальзывает из-за стола и колобком катится к пышущему жаром котлу. Ее заинтересовала багровая каемка и она хочет потрогать эту красоту. Дядя Саня поймал дочку на полпути… Бальжид побледнела, испугалась.

— Ничего! Главное, не зевать! — подбрасывает дочурку папа. — Нам бы перезимовать!

Даша-Дарима захлебывается от смеха.

— Оставь ее, ты же грязный… — в черных зрачках горят искорки смеха.

Моя мама носит в кочегарку овощи с базара — витамины для девочки. А недавно связала ей теплые носки.

— Что новенького, Юрк? — вскользь спрашивает дядя Саня. Лицо его тревожно.

Я вздыхаю. Дядя Саня отворачивается. Семья кочегара не имеет адреса, потому ждет письмо из деревни на наш почтовый ящик. Девочке нужно окно…

Дядя Саня наливает в ведра горячую воду. Цепляю их коромыслом.

— Юрка-Аюрка, где твоя тужурка? — смеется дядя Саня. Он всегда смеется. На веселых лицах папы и дочки угольная пыль.

13:38. «Ландыши, ландыши…»

Я знал, что мама красивая. Но что с ней сделал Семен Самуилович!..

От неожиданности пролил горячую воду и ахнул.

Мама улыбалась. Иссиня-черные локоны свивались в корону. Мама будто подросла. Лицо прояснилось, побелело, куда-то исчезли морщинки у глаз… Глаза ее сияли!

Рваный ботинок и вымазанные штаны не видит в упор!

— Ну ты у нас и невеста… — наконец выдыхаю я.

Мама краснеет, как девчонка. И в мою душу западает подозрение…

— Воды принес, горячая…

— Стирка отменяется! Ой, что это я сижу… Который час?

— Полвторого, — бросаю взгляд на часы «Победа».

Мама ойкает, бегает по комнате. Даже не спросила, откуда у сына ручные часы!

Меня заставляют умыться, почистить зубы, причесаться, надеть чистую рубаху, школьные брюки и тапочки. Н-да… Если мама невеста, то я — жених. Чудеса продолжаются. На белой скатерти возникают ваза с яблоками, копченая колбаса, банка шпротов и — держите меня! — бутылка шампанского.

Мама уносит горячую кастрюльку за шифоньер, переодевается в свое любимое платье.

— Ну как? — смущенно поправляет она прическу. Розовый бант приколот брошкой. На ногах — туфли на высоком каблуке.

— Полет нормальный! — цокаю языком и показываю большой палец. От мамы пахнет духами. Я раздул ноздри: — Фабрика «Заря»!

— Откуда знаешь? — смеется мама. Ого! У нее и ногти красные.

— Дали премию? План — досрочно? Деньги за облигацию? А может…

Нутро обмирает холодом: а может, отец?.. Он исчез в год моего рождения. Исчез бесследно — все, что о нем знаю.

— Не переживай, — посерьезнела мама. — Он хороший человек… Ты сядь, сядь. Поговорим… Максим Маланович сделал мне предложение. Еще месяц назад. Но без тебя я не могу… Ты уже большой…

Ясно, не маленький! Даром, что ли, Максим Маланович ходит с мамой в кино. Продолжается это полгода — на радость сплетникам и бабкам на лавочке. Однажды Максим Маланович заявился в барак с букетом. Коминтерн Палыч как увидел в коридоре цветы, так от возмущения полез драться.

— У дочери он уже спросил… — теребит край скатерти мама.

Интересно, кем я буду Раде? Братом? Подружкой? Вечерами она станет делиться своими любовными переживаниями… Пытка времен инквизиции. А когда Хромой Батор на ней женится, буду посаженым отцом. Вернее, посаженым дураком. Эх… почему я не уехал с Пепе Хохряковым! Разбирались бы в этих женитьбах без меня…

— Не хочешь, так и скажи, — не смеет поднять глаз мама. — Я пойму…

Эх, мама… Что тут понимать, когда шампанское на столе! Совет да любовь.

Мама чмокает меня в лоб и снимает с шифоньера довоенный патефон. От него клубится пыль. А вдруг патефон не работает, столько лет прошло… Мама волнуется и просит проверить. Пластинки ей дала тетя Зина. Я покрутил ручку.

«Ландыши, ландыши, светлого мая приве-ет…» — полузадушенно сипит патефон. Песенка-то не по сезону…

И хорошее настроение не покинет больше вас!..

В патефоне что-то щелкает, хрипит, но песня — что надо. Хорошего настроения мне как раз не хватает. Мама подпевает и расставляет тарелки. Она помолодела и наконец-то разогнулась. Любит она этого коротышку, что ли?

Максим Маланович работает в конторе, имеет дело с бумагами. Коминтерн Палыч ругает его «интеллихентом» и другими нехорошими словами. Невзлюбил с первой же встречи. Максим Маланович по своему обыкновению поздоровался первым и спросил про здоровье. А Коминтерн Палыч был с похмелья… «Ах ты, интеллихент паршивый, издеваться, да? Над рабочим классом?! — бушевал сосед и рвал на себе майку. — Да ты знашь, хто я таков? Ефрейтор Хохряков — полковая разведка! А ты, гнида, в тылу сидел и бумагу марал! Мало вас извели…»

Мужики с нашего барака насилу уняли.

Коминтерн Палыч вбил себе в голову, что гость ходит к нам по воскресеньям с дальним прицелом. А именно — выпить чекушку водки, которую он приобрел «на свои кровные». После трудовой недели Хохряков закупает две бутылки и одну маленькую. Ее он отдает маме, потому как на себя не надеется, а наутро заявляется поправить здоровье.

Но хватит о соседе. В дверь стучат — и входит Максим Маланович. Без цветов. Здоровается с мамой, жмет мне руку и протирает очки. Вид шампанского приводит его в растерянность. Он явно не ожидал такого приема.

— Твоя мама сегодня красивая, — выдавливает дорогой гость.

Мама улыбается и поправляет прическу. Стою истуканом — умытый, причесанный, в отутюженных брючках — и с отвращением изображаю пай-мальчика. Новая прическа и туфли на высоком каблуке делают маму заметно выше гостя. Жених!.. Не мог на цветы разориться! Интересно, как будет целовать маму — на цыпочках или подставит скамеечку?

Кажется, я ревную. И теперь хорошо понимаю супругу Семена Самуиловича.

А вот и они. Тетя Зина врывается с большим свертком, несмело вплывает Семен Самуилович, в руках у него цветы. Молодец, дамский мастер!

— Ап! — жестом фокусника тетя Зина ставит на стол бутылку марочного вина. Полное лицо ее сильно напудрено. — Я извиняюсь!

— Поздравляем… — Семен Самуилович вручает цветы и целует маме руку.