Леонид Бородин - Киднепинг по-советски

Это потому, что Игорь кулаками захрустел.

— Если бы ты ее прирезал, они бы ее труп в телевизоре выставили для всего света, обвинили бы западные правозащитные организации в поддержке террористов, всех диссидентов подмели вчистую и отдали на расправу сознательным советским труженикам. А какой повод, чтоб гайки закрутить! Нет, братец, медали тебе мало! Звезду! Но поскольку ты ее резать не собираешься, задним числом разыграли бы спектакль с теми же последствиями.

Но скорее всего, твою телегу они предадут гласности, выпустят Аркашку, поднимут вой на весь мир и получат те же результаты, как говорится, малой кровью. Аркашку, понятно, метут по новой и на полную катушку. Я бы, по крайней мере, именно так поступил.

Плюхнулся рядом на скамейку, ткнул пальцем в колено Игорю, бородой задергал.

— А теперь, дружок, вникай внимательно. Мне тебя вразумлять неохота и некогда. Я сейчас иду домой, сажусь на телефон, который прослушивается и по которому мой контакт с тобой уже засветили, а мне твой киднепинг, сам понимаешь, нужен, как зайцу позорная болезнь. Значит, сажусь на телефон и обзваниваю всех, чтобы все знали, какую шикарную бяку ты приготовил нашему брату. То есть, фактически я тебя закладываю, усекаешь? И на уши не вставай! Влез в чужое дело — тебя просили? Или, подожди, ты думаешь, Аркашка тебе спасибо скажет? Он со своим журналом знал, на что шел. Но те, кто статейки корявые пихали в его журнальчик русопятский — они садиться не жаждут, и он им того не желает. Но сядут, будь уверен! И вообще, морду бы тебе набить, охламону. Короче, сию минуту говори, отказываешься от авантюры или нет! Пойми, гегемон ты хренов, у меня нет выбора, ты даже не подозреваешь, на что замахнулся.

— А как же Аркаша, — начал было Игорь, но Илья вскочил, руками замахал.

— Стоп! Стоп! Ты мне своим идиотизмом уже всю плешь переел! Никаких аркаш. Отказываешься или нет?

Колючие капли дождя уже падали на лицо, но в эту минуту как прорвало — сразу ливень, косой, стегающий. Они одновременно кинулись к шахматному павильону, на террасе которого уже изрядно набилось людей, втиснулись, затаились.

Не дождь плечи вымочил, а помои вонючие. И в душе помои. Будто карандашом с жирным графитом кто-то взял и перечеркнул горизонт крестом, и нет более впереди ни пространства, ни воздуха. Это ж надо, как жизнь устроена! Одни глаза смотрят и видят цветок, а другие смотрят — дерьма лепешка. А прав, получается, только кто-то один, и в данном случае, похоже, прав этот косматый, что сейчас дышит в затылок. А все было так красиво и чисто. Сон вспомнился, что прошлой ночью снился. Трое скачут на хвостатых конях вдоль опушки соснового бора. Сам, кажется, не скакал, а как бы со стороны видел. Уздечек в руках не держат, руки свободны и будто вот-вот в крылья превратятся. Лиц не различал, но все знал о скачущих, и в знании была радость до слез. Они неслись краем поля, но не удалялись. Они что-то кричали друг другу, но это был не звуковой сон — ни голосов, ни топота. Еще он знал, что они вовсе никуда не торопятся, они просто скачут, а в том-то и есть настоящее счастье, это обязательно надо было запомнить, а он проснулся и забыл, и только сейчас… А сейчас… Нет, надо было проснуться с этим, тогда все было бы по-другому!

Развернулся резко, грубо толкаясь локтями, стал пробираться внутрь павильона. Илья за ним. Внутри тихо. За четырьмя столиками четыре согбенные пары игроков. На какой-нибудь из четырех досок наверняка разыгрывалась партия про всю эту историю, которую он задумал, затеял, а теперь вынужден просто смахнуть фигуры с доски.

Приткнулись в уголке у окна. Игорь достал из кармана конверт, повертел в руках. Илья рядом сопел и щурился.

— По-английски волокешь? — спросил бородача.

— Еще бы!

— Ручка есть? Черкни здесь что-нибудь по-английски, ну, такое, чтобы… как попрощаться…

Илья обмяк. Достал ручку, взял конверт, покрутил головой, нацарапал строчку, отдал.

— И чего это?

— Строчка из хорошей песни. Звучит так: айл би ремемберин зе шедоу ов е смайл. Я всегда буду помнить тень твоей улыбки.

— Красиво… нет, правда здорово. По-русски даже лучше звучит.

И, не говоря более ни слова, ринулся к выходу. Ливень иссяк, превратился в моросянку. Капало больше с деревьев, чем с неба. Весь парк почти что пробежал. Потом троллейбус. Потом снова бежал. Сейчас он ненавидел этот город. Каждый дом казался затаившимся каменным чудовищем, у которого непременно есть свой умысел, но его не разгадать, потому что какой смысл ни придумывай, обязательно найдется умник, что вывернет все наизнанку, и что видел белым, окажется черным, честное — сучьим, цветник — помойкой. И люди в домах и на улице, у них тоже правду искать, что у змеи ноги. Почему, если дождь, так это дождь, если солнце, так это солнце, — и никаких других смыслов. А между людьми…

Электричка была набита до отказа. Игорь еле протолкнулся в тамбур. Когда электричка дернулась и потащилась, никто даже не качнулся, так утромбовались. Зависнув между плечами, спинами и животами, можно было даже вздремнуть. Но вдруг тревога. Незнакомое чувство опасности. Ерунда какая-то. Насколько можно было, крутанул шеей и тут же накололся на взгляд. Мужик тотчас же отвел глаза. Может, просто знакомый какой-то? Но памятью на лица всегда хвалился. Мужик чужой. Через минуту-другую снова крутанулся. Опять. Ну, кино! Ладно, дядя, — сказал себе, — сейчас мы тебя проверим на вшивость! Вспомнил, что на первой остановке платформа слева, и ему до левой двери ближе. Заворочался, давая понять, что выходит. За спиной услышал сердитое: «Выходишь, что ли?» Обернулся, так и есть, мужик тоже засуетился. Между ними добрый кубометр спрессованных тел. А мужичок не тощ, похоже, с животиком даже. Не так представлял себе «топтуна». Тогда что получается? Всю их свиданку с Ильей секли? Ничего себе дело поставлено! Начал энергично протискиваться к двери и уже не ушами даже, затылком слышал возню сзади себя. Когда на остановке дверь открылась, Игорь еще более минуты потратил, чтобы выбраться. Выскочил наискось, оказался у двери другого вагона. Через мгновение тамбур злобно выплюнул «топтуна». Он по инерции проскочил несколько шагов вперед, закрутился под откровенно наглым взглядом своего подопечного. Электричка взвизгнула, Игорь шмыгнул в дверь соседнего вагона, «топтун» кинулся к двери, но фиг ему! Двери лязгнули у него перед носом. «Вот так-то, дядя, — прошептал Игорь в дверное стекло, — ты уж лови своих интеллигентов, а я тебе не по зубам!» От его шепота запотело стекло, он подышал на него еще и на запотевшей плоскости пальцем вывел: «Аркаша, будь спок!» Больше ничего не поместилось. А еще хотел бы написать: «Все равно жить можно! Чего-нибудь придумаем!»