Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Медленно, очень медленно тетя Марта опускает пустую ложку. Кладет ее на край тарелки. Ее взгляд по-прежнему устремлен на стену, но на губах появляется что-то вроде улыбки. Мадлена морщит нос.

— Когда вашей матери и мне было столько лет, как вам сейчас, мы выпросили себе по одинаковому платью в цветочек и вместе поехали на каникулы в Довиль. Она...

Мадлена и Тереза переглядываются.

В последнюю минуту, перед тем, как закрыли гроб, Мадлена отказалась поцеловать мать. Тереза согласилась, но без явного желания; она едва дотронулась до нее губами.

Церемония казалась бесконечной. Иногда красивой, особенно, если играла музыка, но все равно бесконечной. Каждый раз, когда ее просили встать, Мадлена думала, что теперь ей можно будет уйти, и каждый раз начиналась другая речь. Кюре чуть-чуть говорил о маме и чуть-чуть — о них. Здесь она решила послушать. Но ничего нового он не сказал, ничего, кроме того, что она и так уже знала.

Тереза то и дело переминалась с ноги на ногу. Одежду купили на скорую руку, и ремешок туфельки натирал ногу. Тетя Марта, нервничала и торопилась, как всегда. Во время службы она все время плакала, уткнувшись носом в платок. На всякий случай, чтобы тушь не потекла.

Церковь была очень высокой и очень холодной. От нее веяло чем-то ледяным, пустым и надушенным. В первом ряду запах цветов и свечей перебивал все. Гроб поставили посередине, и люди проходили вереницей, чтобы окропить его водой. Тетя Марта взяла девочек за руки, Тереза — слева, Мадлена — справа, и подвела к последнему ряду, напротив выхода.

Мадлене хотелось взглянуть на себя в зеркало. Первый раз в жизни на ней была черная и к тому же плиссированная юбка. И первый раз в жизни на ней было что-то, что она не успела разглядеть на себе в зеркале.

Потянулась вереница.

Зрители и зрительницы подходили к ним по очереди и обнимали. Она знала их всех.

Юбка чуть-чуть не доходила до колен, ей хотелось взглянуть, но каждый раз, когда Мадлена наклонялась, подол опускался, и она не могла, как следует себя, рассмотреть.

Они все ее целовали и все испытывали потребность обнять ее чуть крепче, чем обычно. Один стискивал ей руку, другой сжимал затылок, третий давил на спину. Все это, наверняка, что-то означало.

Юбка была очень простой, прямой, с маленькими складками. Такие юбки казались Мадлене старинными. Такие юбки можно было увидеть на фотографиях. Она чувствовала себя старой-престарой маленькой девочкой.

Тетя Марта все еще плакала, и, слева от нее, Тереза изо всех сил старалась соответствовать. Время от времени она потирала левую ногу о правую.

К Мадлене подошел мужчина. Этого она никогда раньше не видела. Он подхватил ее подмышки и поднял в воздух, как перышко. Поцеловал ее в нос, широко улыбнулся, поставил на землю и, ничего не сказав, ушел.

Опускаясь, Мадлена почувствовала, как ее юбка вздулась.

«Эта юбка кружится», — подумала она.

Такой у нее еще никогда не было. Она видела, как такие юбки кружатся, но сама еще никогда этого не делала.

Она отстранила приближающуюся даму, прошла сквозь строй ожидающих очереди и закружилась в центральном проходе. Юбка кружилась хорошо.

Мадлена закружилась еще быстрее, юбка стала подниматься, подниматься до тех пор, пока не превратилась в ореол над ее талией.

Оттого, что все мелькало перед глазами и все могли видеть ее трусики, у Мадлены закружилась голова и на лице появилась улыбка.

Она кружилась и кружилась. В какой-то момент она потеряла равновесие и почувствовала, что сейчас взлетит. Именно этого ей хотелось больше всего на свете. Ощущение полета будет долгим, радостным, волшебным, ей казалось, что еще чуть-чуть, и она вознесется как можно выше к самой вершине купола. Она даже успела отметить пересечение каменных стрелок, о которое она разобьется. Она уже чувствовала, как камень врезается в ее спину. Она закрыла глаза.

Магали заступила на свой привычный пост в центре парка, на пересечении двух центральных песочных аллей, откуда можно видеть все четыре входа сразу и четыре самых высоких дерева.

В левой руке она держит пакет с крошками.

Первые голуби, поклевывающие то там, то здесь, подбегают к ней, подпрыгивая на двух лапах, другие подлетают, бестолково, пока еще нерешительно.

Она запускает правую руку в пакет и бросает крошки: горсть — на север, горсть — на запад, на юг, на восток. Голуби набрасываются на корм. Они несутся, то по воздуху, то по земле, изо всех уголков парка. И откуда только узнали? Те, что прилетают издалека, пикируют на своих более проворных собратьев, бьют их крыльями и клюют.

Каждая крошка — поединок.

Девочка узнает своих любимцев: толстых прожорливых серых, более скромных пятнистых и голубку, такую изящную и светлую, что она могла бы сойти за горлицу; даже обнаруживает двух новеньких, коричневых, прилетевших с соседних улиц.

Она бросает четыре дополнительных пригоршни подальше и разбрасывает крошки короной, вокруг своих ног. Птицы кидаются под ноги.

Потом стоит неподвижно среди своих голубей; только что их было двадцать, потом тридцать, вот их уже пятьдесят, а через две минуты их будет сто. Она наблюдает и ждет.

Из нескольких крошек, предусмотрительно оставленных в правой руке, она снова выкладывает корону вокруг своих ног. Голуби жмутся к ее туфлям.

Внезапно, ни слова не говоря, она бросается вперед: два раза сильно топает ногой. Испуганные голуби взмывают в небо пестрым облаком.

Она закрывает глаза.

Сначала летящие песчинки, покалывающие икры, затем подол платья, вздувающийся от хлопающих крыльев, ласковое дуновение по рукам и лицу, развивающиеся по ветру волосы и обволакивающий шум, сухой и шелковистый, сквозь который то и дело доносятся резкие птичьи крики. Сильный испуг, дрожь по телу. И счастье, когда тебя касается перо, дотрагивается клюв.

Они поднялись в воздух, над ее головой, затем опустились поодаль, на расстоянии нескольких шагов.

Она открывает глаза и улыбается.

Затем стоит какое-то время неподвижно и запускает правую руку в пакет.

Дверь в ванную резко открывается и громко хлопает. Стакан на полочке под зеркалом вздрагивает, качается и падает. Зубная щетка летит в раковину, а стакан разбивается о кафельный пол.

Клементина сует указательный палец в рот, морщится, ощущая под ногами осколки. Вынимает палец, осматривает. Капелька крови выступает из-под ногтя, прищемленного дверью. Она открывает кран. Кровь капает в раковину и растворяется в холодной воде.

Не оборачиваясь, Клементина цепляет носком ноги скамеечку, забирается на нее, чтобы вырасти до уровня зеркала. Затем встает во весь рост. Осколки стакана скрипят под деревянными ножками. Она садится на край раковины и чуть не упирается носом — каких-нибудь два сантиметра — в зеркало.