Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Она попробовала заснуть на левом боку, на правом — любимом, к которому тянуло всем сердцем, переворачивалась на живот, обнимала подушку, лежала на спине с широко открытыми глазами; с открытыми — как ей казалось — еще шире, чем днем. Она скрестила руки на груди. Раздвигая занавески, в комнату струился лунный свет, который разрезал ее кровать на две части и чуть-чуть заползал на кровать сестры Терезы. Та спала. При каждом вдохе уголок клетчатого платка, прикрывавшего ей лицо — спи спокойно и плачь вволю — на какое-то мгновение прилипал к губам. Когда она выдыхала, платок шевелился как водоросль.

На потолке выстроились розы — по 12 в каждом ряду, за исключением дальнего, который упирался в камин и в котором роз было десять; над дверью оставалось место еще для двух. Зеркало на туалетном столике слегка наклонилось и кроме паркета ничего не отражало.

Мадлена откинула простыню и одеяло. Села на край постели. Поводила ногами по ковру в поисках тапок, потом передумала. Встала. Задранная до талии длинная ночная рубашка — из тех, что шиты белыми нитками — опустилась до лодыжек. Девочка сделала шаг. Под озябшей ногой скрипнула половица. Тереза отвернулась к стенке, и Мадлена пошла к двери.

Дверь никогда плотно не закрывали для того, чтобы свет из коридора пробивался сквозь щель и заменял девочкам ночник. Мадлена толкнула дверь. Коридор растягивался на четырнадцать шагов до входной двери, и только восемь шагов было до двери в гостиную. В коридоре была кромешная тьма. Предстояло аккуратно обойти столик с телефоном по правую руку и маленький бабушкин комод на полтора шага дальше, по левую. Если идти строго по середине ковровой дорожки, то все будет в порядке.

Мадлена почти не боялась. Ее саму это удивило и, вроде бы, даже немного разочаровало. Она представила себе волка-оборотня за столиком и очень злого дядьку перед дверью, но не вздрогнула; ей не хотелось ни бежать, ни напевать, чтоб заглушить несуществующий страх.

Тонкая, слегка оранжевая полоска света выбивалась из-под двери в гостиную. Она приоткрыла ее и заглянула внутрь: в низком мягком кресле, запрокинув назад голову и разинув рот, похрапывая, спала тетя Марта. Волосы ее растрепались. Просыпаться она явно не собиралась.

Мадлена распахнула дверь и вошла в гостиную. В ней пахло не так, как в коридоре. Будто еще утром здесь вытошнило грудного младенца, а проветрить забыли. А еще пахло свечами, запах нежный, теплый и чуть-чуть горелый. Мадлена никогда не думала, что такие длинные свечи могут так быстро растаять. Расплавленный воск разрисовывал вычурными наплывами большие подсвечники и приклеивал их к паркету.

В комнате все — цвета, тени, беспорядок — напоминало Рождество. Дом просто нельзя было узнать. Она обошла свечу — от всколыхнувшейся ночной рубашки пламя задрожало — и приблизилась к гробу.

Она протянула свои пухлые пальчики к лицу умершей. Легонько провела ими по заострившемуся носу, легонько обвела впавшие щеки, легонько нажала на закрытые и провалившиеся веки.

Она делала все это с усердием, спокойно и сосредоточенно. Она погладила голову, повторяя изгиб уха. В ее движениях было куда больше точности, чем нежности.

Чтобы вовлечь мертвую в какую-то игру, она нажала на висок чуть сильнее. Висок был твердым, как дерево. Она нажала еще раз, посильнее. Кончик указательного пальца выгнулся в обратную сторону. Она нажала еще раз.

Подобное отвердение и неподвижность были просто возмутительны. Мадлена сжала губы, нахмурила брови и занесла маленький кулачок. Она надеялась, что удар вызовет хоть немного жизни. В ответ кожа у уха покраснела, посинела и побелела; девочка торопливо закрыла пятно прядью. Тело даже не пошевелилось, разве что гроб продвинулся на несколько миллиметров к краю подставки.

Уголки губ девочки опустились, подбородок сморщился, ноздри раздулись, но она откинула голову назад, как следует шмыгнула носом и не расплакалась.

Отошла на несколько шагов назад, снова подошла к гробу и поняла, в чем дело. Ее мама терпеть не могла это платье, а тетя Марта именно его на нее и нацепила. Это было противное кружевное платье черного цвета, натянутое на сатиновый чехол с круглым воротом.

— Я в нем даже пошевелиться не могу, — часто говорила мама.

Мадлена, как и мама, ненавидела это платье изо всех сил. Раза три или четыре мама его все-таки надевала, а потом уходила и возвращалась поздно.

Мадлена побежала на кухню.

Кафельный пол был ледяным, она чувствовала, как холод поднимается под ночной рубашкой до самых коленок. Она сорвала с крючка передник, решив про себя делать все очень быстро, поскольку чувствовала, что скоро ей захочется спать.

Как-то тетя Марта зашла с ними поговорить. Тереза причесывалась, а Мадлена, лежа на животе, читала книжку с приключениями.

Тетя Марта усадила их рядышком на кровать Мадлены, сама села напротив, на стул от туалетного столика. Ее колени к их коленкам. Сжала в двух своих больших ладонях их четыре ладошки.

Она говорит и рассеянно их поглаживает. И так же рассеянно скребет ногтем указательного пальца, — а он у нее длинный и красный — грязное пятнышко на тыльной стороне Терезиной руки. Пятнышко не сдается, это просто пятно, а тетя продолжает машинально ковырять.

Тереза злится; ей хочется отобрать свою руку и спрятать ее между ног.

— Послушайте меня. Теперь вам будет потруднее. Я не смогу сидеть с вами все время. У меня работа...

— Мы богатые?

— Хватит на то, чтобы есть, пить, платить за квартиру и ходить в школу.

— А одеваться?

— И одеваться тоже.

Служащий похоронного бюро пришел сегодня утром. Как всегда в своем репертуаре, как всегда выряжен в черное и с белым воротничком сомнительной чистоты.

Тереза лезла из кожи вон. Она ни разу не посмотрела на Мадлену, чтобы не рассмеяться, она внимательно слушала весь разговор в столовой и кивала каждый раз, когда что-нибудь понимала.