Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Толстуха Клодина снова залезла в машину, пряча загипсованную руку под шарфом, который ей одолжил доктор.

На обратном пути мэр, который никогда в жизни не видел загипсованных рук, упрашивал Клодину показать, но так ничего и не добился. Потрясенная Клодина не шевелилась и молчала.

Вернувшись в деревню, она зашла в дом, прошла на кухню и закрылась на два оборота ключа.

Целую неделю никто ее не видел.

Собиравшиеся на площади односельчане переживали за нее. Или делали вид. Перед ее домом собирались целые делегации; соседи по очереди ее звали: она не отвечала и не показывалась в окне.

После долгих обсуждений в кафе, в поле, в колбасной лавке, на фермах стало понятно, что никто в деревне на самом деле никогда не видел загипсованных конечностей; возможность предоставлялась прекрасная, ее нельзя было упустить.

Первую неделю толстуха Клодина со всем справлялась сама. У нее был запас продуктов, и ей было чем заняться. Больше всего ей не хватало возможности поболтать.

На четвертый день она заговорила со своим гипсом. Сначала она робела, а потом очень быстро привыкла и принялась ему рассказывать обо всем, в подробностях и не церемонясь. Он внимательно выслушивал, а она за это ухаживала за ним как могла, чтобы потом вернуть доктору чистым. Клодине удалось продержаться лишь неделю, так как в одиночку она не могла ни одеться, ни раздеться. Она уже не могла спать и жить в платье, которое было на ней в момент падения в воду, высохло прямо на ней, а затем побывало у доктора: оно выглядело потрепанным и грязным.

И ей пришлось вызвать свою закадычную подругу мадам Вассерман.

Вдова проникла в дом через едва приоткрытую кухонную дверь и увидела гипс.

Она выразила свое восхищение тонким шерстяным носком, который доктор любезно надел на руку Клодины, и даже получила разрешение просунуть палец между гипсом и кожей. Внутри было жарко.

— Главное, чтобы там не завелись блохи! — смеясь, сказала она.

Клодина тоже посмеялась. Рука уже не болела. Только время от времени по кончикам пальцев пробегали мурашки. Было решено, что мадам Вассерман будет приходить каждый вечер и каждое утро.

После ужина в гараже вдовы прошло первое собрание. Очевидица описала гипс раз двадцать со всеми подробностями; никогда еще ей не удавалось так интересно рассказывать и так увлечь слушателей.

А тем временем Клодина ворочалась в постели и не могла сомкнуть глаз: случайно брошенная фраза мадам Вассерман сделала свое дело. В два часа ночи Клодина уже не могла терпеть; она села и зажгла свет: она была убеждена, что в гипсе завелась блоха.

Рука ужасно чесалась.

Клодина засунула под гипс толстенький указательный палец, но хитрая блоха сидела намного дальше, в районе локтя.

Клодина нашла старую вязальную спицу и принялась чесать и царапать вдоль и поперек, но блоха оказалась живучей. Едва Клодине казалось, что блоха настигнута, как через несколько секунд она чувствовала укус, но уже в другом месте... Как будто там была уже не одна блоха, а пять, десять, двенадцать!

К шести часам утра Клодина свалилась от усталости, прислонившись к ножке кровати, она уснула на стеганном одеяле.

Приход мадам Вассерман и дневной свет Клодину немного успокоили; успокоилась и блоха; толстая старая дева заметила, что за ночь края гипса обломались. День и вечер прошли спокойно.

Однако с наступлением ночи страхи Клодины усилились. Она заткнула тряпками щели между гипсом и рукой, сверху и снизу, но зуд все равно вернулся. У нее было такое чувство, будто внутри обосновалась целая колония насекомых. Всю ночь Клодина, постанывая, пыталась раздавить блоху ершиком для мытья посуды, в итоге так и не заснула.

На следующее утро она вручила мадам Вассерман список покупок; вдова ушла и вернулась с огромной коробкой, заполненной средствами против насекомых.

Клодина ее невнятно поблагодарила и спешно выставила за дверь. Разложила на столе все средства: теперь-то она уж наверняка избавится от своей напасти!

Клодина засыпала под гипс несколько порошков, пустила туда струю из распылителя «Флай-токс» и — для усиления эффекта — натерла на сырной терке большую желтую таблетку, а полученную массу пропихнула ершиком до самого локтя.

Покончив с процедурами, она заснула как дитя, сжав кулачки, с легким сердцем и спокойной душой.

Проснувшись часов через пять, она тут же почувствовала, что происходит что-то странное: гипс как будто сжимался. Она добралась до кухни и наспех засыпала новую дозу порошка. В четыре часа пополудни пустила струю из аэрозоля.

Утреннее ощущение вроде бы подтвердилось: гипс сжимался. Ей даже показалось, будто рука распухает и синеет.

Она испугалась.

Натерла еще одну желтую таблетку. Ершик уже не пролезал между гипсом и рукой, да и вязальная спица проникала в щель с большим трудом.

А рука все больше распухала и все больше синела.

Гипс начал мстить.

Клодина смотрела на него и недоумевала. За что он так зло ее наказывает?

Она села в кресло, не сводя с него глаз. А он все сжимался и сжимался.

Она запаниковала.

Не понимая, как это получилось, она выбежала на площадь и закричала:

— На помощь! На помощь! Он душит мне руку!

Как по волшебству, вмиг на площадь высыпала вся деревня.

Вот, значит, что такое гипс, эта огромная бело-серая загогулина, из которой торчит синяя рука. В рассказах мадам Вассерман гипс был более чистым, а рука и вовсе не упоминалась.

От боли и от страха Клодина кружилась на месте. Она сжимала себе шею правой рукой, как будто пыталась тем самым ослабить тиски, сдавливающие левую.

Все подумали, что ее уже не спасти.

На четвертой скорости примчалась «жюва» мэра.

Сначала доктор Дефлер выглядел очень недовольным. Затем рассердился и даже разгневался.

Стиснув зубы, он разрезал гипс маленькой циркулярной пилой и бросил его в урну. Клодина отметила, что от обычной доброжелательности доктора не осталось и следа.

А потом Клодина увидела свою руку, распухшую, посиневшую, увечную; это была ее рука, ее собственная рука с врезавшимися в кожу гипсовыми осколками.

Она бессильно откинулась в глубь кресла, ее нижняя челюсть слегка дрожала.

Доктор сел за свой стол и начал кричать.

— Разумеется, это очень опасно! Вы понимаете, что еще чуть-чуть и вам придется ампутировать руку?! Это же надо! Забить гипс инсектицидами! Зачем? Зачем?

Клодина рассеянно чесала руку, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Она перевела взор на доктора, посмотрела ему прямо в глаза и произнесла:

— А если бы там были блохи?

Большой Дом по-настоящему оживал лишь восемь дней в году, на Пасху — в эти дни дама принимала свою последнюю правнучку.