Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

— А куда она уехала? — спросила Наташка.

— Не знаю.

— Вы ее любите?

— Не знаю. Допивайте. Я пока посуду уберу.

Он ушел на кухню. Было слышно, как он включил там воду. Наташка повернула ручку магнитофона. Теперь голос гремел на всю квартиру.

— А все-таки? — сказала она, входя в кухню. Виктор в фартуке мыл посуду. — Почему она уехала?

— Не знаю. Она говорила, что больше всего на свете я люблю мыть посуду. Ну и что? У каждого свои причуды.

— Вы бросьте психом прикидываться. Я знаю, что вы любите. Видела, как вы с Люськой амуры разводите. А зачем врете? Зачем Люську мучаете?

— Вы ошиблись, девушка. Вам показалось. Почему вы кричите на меня? Разве я сделал вам что-нибудь плохое?

— А чего хорошего? Мороженое купил? Да таких кобелей по сотне на каждой улице.

— Я вас не пущу, уже поздно. Как вы поедете?

— А это не твоя забота. Не волнуйся, а то чашечку разобьешь.

На улице уже было безлюдно. Наташка долго стояла на остановке, но троллейбуса не было. Наконец подошел. Он даже не остановился, а только притормозил.

— Машина в парк! — объявил водитель.

«В парк так в парк!» — подумала Наташка и легла на заднее сиденье.

Троллейбус мчался без остановки, лежать было удобно, только где-то впереди дребезжало стекло. Наташка уснула.

Под утро Наташка совсем замерзла на гладком дерматиновом сиденье и уже не спала, слышала какие-то шорохи и шаги, чьи-то голоса в отдалении. От каждого ее движения пружины поднимали визг, и еще спустя минуту где-то в самой середке тоненько вскрикивала опоздавшая. Пора было вставать, но Наташка все не хотела открывать глаза.

Что-то загрохотало над головой, лязгнула дверь впереди и заурчал мотор. Потом — щелк, и торжественный, как у Левитана, мужской голос сказал:

— Земля! Земля! Я «Заря»! Все бортовые системы работают нормально. Пассажир спит. Разрешите старт! Пять, четыре, три, два, поехали!

И Наташка почувствовала, как сиденье дернулось и она понеслась вверх. Она вскочила — троллейбус полз по залитой солнцем улице.

— Иди сюда, космонавтка! — крикнул в микрофон сидевший за рулем парень. — Тебе куда?

— В Париж можешь?

— А чего? Могу. Только сначала по Садовому кружок для разгона, ладно? Садись.

Складной стульчик был совсем низенький, и видела Наташка только стены домов. Стены то прижимались совсем близко, то отбегали.

— А чего одна? — спросил парень. — Тут такие картинки бывают — детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается. А ты теряешься!

— Перед стартом нельзя.

— Понимаешь! А после можно?

— Ты верти, разберемся.

— А в полете можно? Новый космический эксперимент! Любовь в невесомости.

— Платят тебе сколько?

— Хватает. Алиментов пока не плачу. Соглашайся!

— С восьмилеткой берут?

— А я думал, ты в академии учишься. Не годишься!

— Ты всегда такой дурак?

— Нет. Я сегодня первый день, понимаешь? Тут со мной один хмырь ездил, на твоем стуле сидел. Ему что ни скажи — молчит. А с тобой поговорить можно. Как насчет эксперимента?

Уже выехали на Садовую. Она была совсем тихой и казалась еще шире. На тротуарах никого не было, но парень все-таки затормозил и объявил в микрофон: «Воротниковский переулок. Следующая остановка — площадь Маяковского». В тоннеле стало темно, парень пошарил над головой, но выключателя не нашел и только чертыхнулся.

— Дай я покручу, а? — попросила Наташка.

— Совсем чокнулась?

— Тут никто не видит.

— Сразу в стену врежешься.

— Как же! Всего две педали: одной тормозишь, другая — скорость. Как на велосипеде.

Снова в глаза ударило солнце. От гостиницы «Пекин» вдогонку троллейбусу кинулся дядя с чемоданом. Парень стал его дожидаться.

— Не забудьте оплатить свой проезд! — сказала Наташка в микрофон, когда дядя вошел. — За чемодан — десять копеек. Проходите вперед, не мешайте входу и выходу.

На Бронной тоже никого не было, но парень и тут остановил.

— Давай, — сказала Наташка, — там дальше широко будет, я знаю.

Они пересели.

— Только тихо! — сказал парень и отпустил тормоз.

Троллейбус двинулся еле-еле. Наташка почувствовала, как у нее сразу вспотели ладони.

— Поехали! — крикнула она и прижала педаль.

Что-то захрустело под ногой, троллейбус с гудением стал набирать скорость.

— А можешь! — сказал парень. — Только не гони.

— Поехали!

Странное было чувство. Весь мир мчался на Наташку, и мостовая неслась под колеса. Тротуар норовил встать поперек, но парень еле заметно подталкивал руль, и тротуар опять укладывался на место. С пола рвался и бил по ногам ветер. А Наташка впервые за эти дни почувствовала себя спокойно. Это было ощущение покоя и свободы одновременно. Наташка была счастлива.

— Тормози! — сказал парень. — Остановка.

— Ладно, нет никого.

— Остановка, понимаешь?

— Обойдешься!

Наташка еще нажала на педаль. Теперь троллейбус, как огромный снаряд, мчался по широкой, пустой Садовой.

— Ты что? Ты что? — кричал парень, он потянулся к рулю, но Наташка не выпускала баранку. — Куда, ненормальная? Останови! Светофор!

И тут прямо перед собой Наташка увидела красный. Она растерялась и сразу забыла, что нужно делать.

— Тормози! Скинь скорость! — кричал парень и бил ногами под руль. Улицу Герцена проскочили. Самосвал, рванувшийся было наперерез, затормозил и обиженно зашипел. Троллейбус проехал еще метров двадцать и стал.

— Ну и дура! — сказал парень. — Дать бы тебе по морде!

Наташка посидела с минуту, приходя в себя, встала — ноги были как ватные, вышла на улицу. Пассажир тоже вылез, он показал на Наташку, постучал себя по лбу и пошел на остановку.

— Эй, — крикнул парень, — иди сюда!

Наташка покачала головой. Ноги все еще были ватные, и голова кружилась.

— Да ты не бойся, поехали. Я, что ли, в Париж собирался!

— Крутись по своей Садовой. Приветик!

Парень хотел что-то сказать, но подошедший сзади троллейбус засигналил, и парень послушно полез за руль.

— Приветик! — еще раз крикнула Наташка.

Несколько минут спустя она была на площади перед входом в зоопарк. Дворничиха в белом фартуке неторопливо махала метлой. Решетчатые ворота еще были закрыты, но и так был виден блестевший под солнцем пруд с какими-то утками. Одни были рыженькие, маленькие, только головка торчит, как запятая, другие — большие, белые и черные. Все они толкались у берега, середка была пустая. Только, наверное, самые психованные вдруг замашут-замашут крыльями, понесутся, поднимая брызги, к другому берегу, и все-таки не взлетят, успокоятся, опять зарядку делают.

— Кыш! Кыш! — крикнула Наташка, ей хотелось, чтобы поднялась вся эта разноцветная куча, рванулась куда-нибудь, но, наверное, голос ее даже не долетал до пруда — такой там стоял галдеж.