Юлий Ким - И я там был

– Какое замерла! Каждые два часа она должна была подниматься на перископную глубину, то есть почти наружу. Чтобы не прозевать кремлевского сигнала. А море тогда было забито американцами: три авианосца, у каждого в эскорте по два десятка кораблей, чуть не на каждом – система подводного поиска. Да еще в небе их патрули непрерывно молотят радарами по всему восточному Средиземноморью, да кроме прочего еще и обычная толпа грузовых и пассажирских транспортов, да рыбаки, а на перископной глубине натолкнуться на кого-нибудь – пара пустяков. Это какие нервы надо иметь, чтобы выдержать такой напряг!

– И ради чего же такой риск?

– А я тебе больше скажу, – разволновался дядюшка, – по сути, моряки наши были смертниками, вроде этих, как их, шахидов. Эти лодки типа К-172 так и назывались – одноразовые. Они могли дать залп только в надводном положении, причем от всплытия до пуска – двадцать минут: вполне достаточно, чтобы обнаружить и уничтожить. И знал об этом только капитан.

– Да уж, весело ему было. И из-за чего же эта каша заварена была?

– На случай американо-израильского десанта на Сирию.

– И в ответ – восемь ядерных ударов? Так ведь Штаты же ответили бы!

– То есть Третья мировая. Такое было время.

– Как при Хрущеве на Кубе?

– Только к нам поближе.

Тут и я разволновался.

– Послушай, дядя Коль. Вот твой капитан. И допустим, наши кремлевские троглодиты дали бы такой сигнал. А что? Пошли же они на Афганистан. Ума хватило. Ну и? всплыл бы он на поверхность и скомандовал пуск?

– Приказ есть приказ.

– Так ведь восемь Хиросим. Практически мгновенный геноцид, так сказать. Мечта Гитлера.

– Что говорить. Такое время. Все были друг у друга на прицеле. Я и сейчас тебе назову пару американских капитанов, у которых ракеты были наведены на Урал. Думаешь, получив такой приказ, они бы задумались? Да ни на секунду. Военный человек приказы не обсуждает.

– Ага. Итак. Вот твой капитан с пальцем на ядерной кнопке. На нем – палец Кремля. Кремль жмет на него, он на кнопку. Кнопка тугая, из красного пластика. Капитан – пятидесятилетний офицер, высшее образование, семейный, любит Рубцова. Какая-то разница между ним и кнопкой есть или нет? Он-то, нажимая, сознает, что убивает три миллиона людей?

– Хорошо. Какая альтернатива?

– Ясно какая. Отказ от исполнения.

– Так. А присяга?

– А что присяга – Божья заповедь, ее же не прейдеши? Придется нарушать.

– Сравнил. Причем тут Божьи заповеди? Их-то соблюдать никто клятвы не дает. Причем смотри: «Не укради», «Не лжесвидетельствуй» – это и в человеческом законе записано да и «Не убий» записано, но – лишь для штатских, а для военных записано «Убий! обязательно убий!». То есть нарушить Божью заповедь вменяется в обязанность. Армии держим, ракеты одна другой страшнее, лаборатории одна другой хитрее, все для того, чтобы как можно мощнее и эффективнее заповедь нарушить в случае чего. Такая уж ступень нашего развития. Не можем без крови. А раз так, значит армия. А раз армия, значит присяга, то есть клятва, нарушение которой во время войны карается немедленно. Так что если не нажмешь на кнопочку, ее тут же нажмет твой старпом, а тебя застрелит. И никто не узнает, где могилка твоя.

– И моя, и старпома, и Израиля, и Урала заодно, да и Кремля с Белым домом – абсурд!

– Абсурд.

– Значит, и присяга абсурд.

– А присяга не абсурд. Она важнейший гарант успеха в военном деле наряду с разумностью приказа. Вот где ищи абсурд – в его неразумности, в его безумии, проще говоря.

– Ну и вот, я, капитан, живой человек, а не кнопка, получаю приказ, вижу, что он безумен. И все равно – нажимаю? Из-за тупого соблюдения присяги? Восемь мирных городов?

– Ну, лыко-мочало, начинай сначала.

– Причем, вот ты говоришь, я произвожу залп – и тут же накрываюсь всей ихней противолодочной артиллерией, но хоть полшанса уйти у меня есть?

– Ну есть.

– И вот, предположим, я все-таки ухожу, и прихожу на базу, и получаю орден и могу гордиться чем? Что убил три миллиона?

– Орден тебе дадут за проявленное мужество и оперативное мастерство при исполнении задания. Стыдиться нечего.

– А три миллиона на ком?

– А три миллиона на начальстве, на политиках, на Москве с Вашингтоном.

– Не-не-не, дядюшка, не надо этих маневров. Что киллер, что заказчик – отвечают оба.

– Ладно, ты тоже не увлекайся. И боевого капитана с киллером, пожалуйста, не равняй. Уж если на то пошло, сошлись на японских камикадзе.

– Сравнение не идет. Камикадзе атаковали военных, а не мирное население. Давай уж тогда вспомним героев 11 сентября. А что? Проявили и мужество, и оперативное мастерство при исполнении задания, пожертвовали и собой и экипажем, и пассажирами, и безо всяких бомб за двадцать минут угробили три тыщи безвинных американцев во имя Аллаха.

– Вот именно что во имя Аллаха! Это фанатики, то есть безумцы сами по себе! А мой капитан – нормальный солдат, и уж поверь, никакой оголтелой вражды к Израилю не питал. Он выполнял задание. Вот и все.

– Ну да, да, и в случае приказа нажать – нажал бы. И получается знаешь что? А вот что. Получается, что самый забулдыжный хипарь, из тех, между прочим, что однажды хлынули со всей Европы спасать Венецию от наводнения – этот беспечный бродяга, с косичкой на затылке, покуривающий марихуану и знающий толк главным образом в рок-музыке и сексе, а главное – в полной свободе от всяческих табу – национальных, религиозных, социальных, философских – кроме разве что некоторых нравственных, и среди них: не убий, не навязывай, не навреди, а при возможности и помоги, – так вот, получается, что этот беспутный вольный ветер нравственно выше твоего честного капитана, потому что никогда не может быть ничьим орудием, а тем более оружием зла. А капитан – мог. С кнопки спроса нет, а с него – есть.

Тут дядюшка разволновался еще больше. Даже киллера он мог еще кой-как простить племяннику, но чтобы эти патлатые, с крашеными хвостами и разноцветными татуировками, дергающиеся под звуки-му, дергая при этом за струны гитару, торчащую прямо из гульфика прямо вам в нос, чтобы эти тунеядцы, закосившие от всякой полезной работы, уж не говоря об армии, ничего решительно не производящие, а только потребляющие (правда, согласен, не хищно, не алчно, а лишь в меру своих первичных необходимостей) – чтобы эти невесомые перекати-поле могли составить хоть какую-то альтернативу мужественному воину, скромному герою, бескорыстно положившему всю жизнь на алтарь…

– Ну да, да, а все-таки мой хипарь на кнопку не нажмет и ответственность за жизнь трех миллионов возьмет на себя, а твой капитан нажмет, а ответственность переложит на приказ. И кто же из них герой?

– Все! Хватит! Слышать не хочу!