Борис Виан - Красная трава

— Ну хорошо, — сказал Вольф, — вот сию минуту чего ты хочешь?

— Ну а если бы этот же вопрос задали вам, — проворчал сенатор, — вам ведь было бы трудно на него ответить, не так ли?

Действительно, Вольф сразу не ответил. Он размахивал клюшкой и забавы ради обезглавливал стебли распердунчиков кривляющихся, росших там и сям на площадке для пентюха. Из каждого отрубленного стебля извергалась клейкая струя черного сока, которая надувалась в небольшой черный воздушный шарик, украшенный золотой монограммой.

— Трудно бы мне не было, — сказал Вольф. — Просто сообщил бы тебе, что ничто больше не вызывает во мне желания.

— Что-то новенькое, — захохотал сенатор, — ну а как же тогда машина?

— Это скорее от отчаяния, — в свою очередь усмехнулся Вольф.

— Возможно, — сказал сенатор, — но ведь вы же не все перепробовали.

— Верно, — сказал Вольф. — Еще не все. Но это дело наживное. Прежде всего, необходимо ясное понимание вещей. Ну да ладно, этак я не догадаюсь, чего же ты хочешь.

Сенатор посерьезнел.

— А вы не будете надо мной смеяться? — спросил он.

Уголки его пасти были влажны и подергивались.

— Отнюдь, — сказал Вольф. — Узнай я, что кто-то действительно чего-то хочет, у меня бы поднялось настроение.

— Мне только-только стукнуло три месяца, — сказал сенатор доверительным тоном, — а я уже хотел гав… гав… гав-виана.

— Гавиана, — рассеянно поправил Вольф.

И тут же спохватился:

— Гавиана!..

Сенатор вновь осмелел. Его голос окреп.

— По крайней мере, — объяснил он, — это четкое и точно сформулированное желание. Гавиан, он такой зелененький, у него такие остренькие кругляжки, а когда его бросаешь в воду, он хлюпает. В общем… для меня… гавиан таков.

— Так ты хочешь именно его?

— Да, — гордо сказал сенатор. — У меня в жизни есть цель, и поэтому я счастлив. Я хочу сказать, был бы счастлив без этой мерзкой тележки.

Вольф, принюхиваясь, сделал несколько шагов и перестал сшибать головки распердунчиков. Он остановился.

— Хорошо, — сказал он. — Я выпрягу тебя из тележки, и мы пойдем искать гавиана. Увидишь, меняется ли что-нибудь, когда имеешь то, что хочешь.

Сенатор остановился и оторопело заржал.

— Как? — сказал он. — Вы это сделаете?

— Я же сказал…

— Только без шуток, — у сенатора перехватило дыхание. — Не нужно подавать такую надежду старому, усталому псу…

— Тебе везет, ты чего-то хочешь, — сказал Вольф, — ну а я собираюсь тебе помочь, это так естественно…

— Блин! — сказал сенатор. — В богословии это называется забавной метафизикой.

Во второй раз Вольф наклонился и высвободил сенатора из постромок. Оставив себе одну из пентюклюшек, он сложил остальные на тележку. Никто ее не тронет, ибо моральный кодекс пентюха особо строг.

— В дорогу, — сказал он. — За гавианом нужно идти на восток и пригнувшись.

— Даже пригнувшись, — сказал Дюпон, — вы все равно выше меня. Так что я останусь как есть.

И они отправились, тщательно обнюхивая почву. Ветерок колыхал небо, посеребренное и подвижное брюшко которого опускалось иногда приласкать огромные голубые зонтики майских кардамошек, они все еще были в цветах, и их перечный запах подрагивал в теплом воздухе.

Расставшись с Вольфом, Лиль заспешила. Перед ней запрыгал голубенький лягушонок. Квакушка без комплементарного пигмента. Она прыгала в сторону дома и обставила Лиль на два прыжка. Квакушка вознамерилась было увеличить отрыв, но Лиль быстро поднялась наверх, чтобы подкраситься у себя перед трельяжем. Кисточкой сикось, щеточкой накось, жидкость на лобную кость, взлохматить ради хохмы лохмы, состроить миникуры ноготкам — и все готово. Часок — не больше. Пробегая мимо, она попрощалась с горничной и была такова. Пересекла Квадрат и через маленькую дверцу выбралась на улицу.

Улица подыхала со скуки и, пытаясь развлечься, лопалась от тоски длинными причудливыми расщелинами.

В оживленной зыби теней сверкали яркоцветные каменья, неясные отраженья, пятна света, гасшие вслед за случайными неровностями почвы. Опальный отблеск, чуть дальше — кто-то из семейства горных, возможно хрусталь, из тех, что на манер каракатиц пускают золотую пыль в глаза желающим их схватить; трескучая молния дикого изумруда и вдруг — нежные колонии малолетних бериллов. Семеня мимо, Лиль обдумывала, какие вопросы стоит задать. А платье, ни на шаг не отставая, льстиво ластилось к ее ногам.

Пробивавшиеся из-под земли дома росли с каждым шагом, теперь это была уже самая настоящая улица с жилыми домами и уличным движением. Пройти три перекрестка, на четвертом повернуть направо; пронюхивательница (а в просторечии — нюхалка) жила в высокой хибаре, водруженной на долговязые ноги из мозолистого дерева, вокруг которых перекручивалась лестница с развешанными на перилах отвратительными лохмотьями, призванными, насколько это было возможно, придавать месту особый колорит. Ароматы карри, чеснока и пумперникеля беспорядочно блуждали в воздухе, оттененные, начиная с пятого лестничного пролета, кислой капустой и рыбой не первой молодости и свежести. В конце лестницы, на самой верхотуре, ворон с выбеленной не по годам наисвирепейшей перекисью водорода головой встречал гостей, протягивая им дохлую крысу, которую он аккуратно держал за хвост. Крыса служила долго, ибо посвященные приношение отклоняли, а кроме них сюда никто и не заглядывал.

Лиль вежливо улыбнулась ворону и трижды постучала в дверь подвешенной на шнурке колотушкой — для того чтобы вас принять, будьте так любезны.

— Войдите! — сказала нюхалка, которая поднималась по лестнице за ней по пятам.

Лиль и вошла, специалистка за нею. В лачуге было на метр воды, и передвигаться, чтобы не попортить мастику пола, приходилось на плавучих матрасах; Лиль осторожно взяла курс на обитое потертым репсом кресло, предназначенное для посетителей, в то время как нюхалка лихорадочно вычерпывала воду и выливала ее из окна проржавевшей насквозь кастрюлей. Когда вода спала, она, в свою очередь, уселась за нюхательный столик, на котором покоился ингалятор из синтетического хрусталя. А под ним, пригвожденная к блеклому сукну его весом, лежала без памяти большая бежевая бабочка.

Нюхалка приподняла инструмент и, брезгливо поджав губы, подула на бабочку. Затем, отставив свой аппарат налево, вытащила из-за корсажа обливающуюся дымящимся потом колоду карт.

— Вам как, на полную катушку? — спросила она.

— У меня мало времени, — сказала Лиль.

— Тогда на полкатушки с остатком? — предложила нюхалка.

— Да, и остатки, — сказала Лиль в надежде, что они будут сладки.

Бабочка начала слегка подрагивать. И издала легкий вздох. Колода таро расточала запах зверинца. Нюхалка быстро выложила на стол шесть первых попавшихся карт и свирепо в них внюхалась.