Ханс Кайлсон - Смерть моего врага

— Если ему приказано молчать, пусть молчит, — сказал Угрюмый. — Служба этого требует.

— Говорю же, это не по службе, — продолжал Младший. — Я вполне добровольно выполнил то, что сам посчитал своей обязанностью.

— Но как будто бы секретно, — сказал Брат. — Не думаю, что тебе уже поручают такие вещи.

Младший медлил с ответом и глядел на Атлета, ища поддержки.

— Считаю, ты можешь спокойно все рассказать, — добродушно сказал Атлет, бросив проницательный взгляд на меня.

И тут я понял, что отказ Младшего поведать о своем подвиге связан с моим присутствием, а не с приказом соблюдать секретность. Похоже, он слишком поздно подумал обо мне и уже зашел слишком далеко, чтобы незаметно дать задний ход. Внезапно я, хоть и держался в стороне, оказался в центре круга, от которого зависело, расскажет ли он свою историю. Я ожидал, что ко мне пристанут с вопросами, и представлял себе, что тогда я раскрою карты, встану и уйду. Я чувствовал, что у меня хватит на это духу.

Но в то же время меня удерживало любопытство и желание одурачить компанию. Я поведу себя решительно и мужественно: встану и уйду, чего они никак не ожидают. Вот и пусть чувствуют себя в полной безопасности среди своих. Должен признаться, что я имел бы право претендовать на проявление характера, если бы удрал. Один раз я так и поступил, тогда, с моим другом. Но это не избавило меня от сожалений и укоров самому себе. И наконец, меня соблазняла игра, та же самая, что соблазняла меня в проявочной и в случае с почтовыми марками, любопытство и этакое жульническое желание почувствовать себя самим собой, переходя на другую сторону. Сослужить кому-то службу, предавая его золотому тельцу — это ли не роскошь самоутверждения?

Я решил продержаться до последнего, любой ценой, даже ценой самоотречения, что, признаюсь, мне было не очень трудно. Я смотрел на девушку. Она сидела на тахте, подложив подушку за голову и прислонясь к стене. Заметив мой взгляд, она встретила его спокойно и дружелюбно. Если бы она знала, думал я, ответила бы она на мой взгляд с таким же дружелюбием? Но я не успел сказать того, чего от меня ждали. Угрюмый со странной решимостью в голосе опередил меня.

— Можешь говорить спокойно, здесь все свои, не так ли?

При этом он посмотрел на девушку, которая медленно и одобрительно кивнула, и на Брата, который неподвижно сидел на своем месте, не подавая никаких знаков.

— Я люблю слушать интересные истории, — сказал я, чтобы снять напряжение. — Надеюсь, что ваша история достаточно интересна. По-моему, вы совершили убийство.

Все рассмеялись, даже Брат странно скривил рот, потом встал и снова налил виски Атлету и Угрюмому.

— И мне, — сказал Младший.

Я поблагодарил и отказался.

— Нет, не убийство, — сказал Младший. — Но то, что было со мной, имеет отношение к смерти, могилам и надгробиям. И к стене, куда вмурованы осколки стекла, чтобы никто через нее не перелез.

Лицо Угрюмого вдруг перекосилось, жестокость, подлость, скрытые под суровостью черт, выступили резче. Он круто развернулся на своем месте и, обращаясь к Атлету, сказал торопливо и раздраженно:

— Я об этом не знал. Пусть расскажет? Как ты считаешь?

— Конечно, пусть расскажет, — был ответ. — Я согласен.

Угрюмый помедлил, еще раз повернулся и сказал Младшему:

— Уж не собираешься ли ты рассказать, что ты?..

— Вот именно, — перебил его Младший. — Именно что собираюсь рассказать. Гробы и надгробия не лежат в универмаге или на танцплощадке. Это было настоящее кладбище.

— Черт возьми, — сказал Угрюмый.

— Если не веришь, спроси его, — сказал Младший, указывая на Атлета.

— Ты там был?

— Нет, не был, но я знал об этом деле.

Он добродушно рассмеялся.

— Он меня туда привел, — сказал Младший. — Один из участников не пришел, испугался, сестра у него неожиданно заимела ребенка, он должен был помочь ей пережить позор. Во всяком случае, меня взяли, — добавил он с ребяческим зазнайством.

— Может, лучше не рассказывать сейчас эту историю? — решительно сказал Угрюмый.

— Не рассказывать? Слушай, сначала ты меня заводишь, а как дошло до дела, то вдруг тормозишь.

Его тщеславие было уязвлено, он твердо намеревался рассказать.

— И все-таки я считаю, лучше ты расскажешь ее в другой раз, — стоял на своем Угрюмый.

— Дайте ему рассказать, — сказал я, не раздумывая.

Во мне поднимался безумный страх, и я должен был говорить, произносить слова, чтобы преодолеть его.

— Почему ты не даешь ему сказать? С чего бы вдруг? — спросил Брат.

— Потому что думаю, что эта история — только для мужчин, — сказал Угрюмый.

— Ах так, — сказал Атлет. — Только, значит, для мужчин. Прекрасно, мне-то что. Понимаю, некоторые анекдоты нельзя рассказывать в женском обществе. Но разве женщины не умирают, не стареют, не дурнеют, их не кладут в гроб и не хоронят? — обратился он к Брату. — Так может он рассказать или нет?

— Не знаю, — безучастно ответил тот. — Спроси ее сам!

— Скажи сама, хочешь послушать эту историю? — сказал Младший девушке. — Давай решай, ты хочешь, можешь слушать?

Что она скажет, как решит, думал я, положит ли конец этому омерзительному кривлянию? Я надеялся, что так она и сделает, решительно объявив, что она думает об истории, которую он собрался нам рассказать.

— До сих пор вы не спрашивали меня, хочу ли я слышать ваши истории, — сказала она. — Почему же сегодня спрашиваете?

— Хочешь слушать? — спросил Младший. — Да или нет?

— Могу посидеть в соседней комнате, если вы не хотите, чтобы я ее слушала.

— Нет, — сказал Младший. — Никто не собирается выживать тебя в соседнюю комнату. В конце концов это твоя комната.

— Или сами перейдите туда, а я останусь здесь, — сказала она невозмутимо.

Такую выдержку не часто встретишь.

— Нет, мы и этого не хотим, — сказал Атлет. — Это было бы невежливо. Ты такая гостеприимная хозяйка.

— Тогда придется всем остаться здесь. И вам решать, хотите вы слушать или нет!

— Дело не в нас, — слегка раздраженно сказал Угрюмый. — Вопрос в том, хочешь ли этого ты!

— Говорю же, я не знаю, о чем он хочет рассказать. Как же я могу сказать заранее, могу я слушать эту историю или нет?

— Хорошо, пусть тогда сегодня он не рассказывает, поговорим о чем-нибудь другом, подходящем для всех, а эту историю оставим на потом.

— Жаль, — сказал Младший, — я как раз собирался начать, прямо вижу перед собой, как все происходило, у меня самое подходящее настроение для рассказа.

— Вам решать, — сказала она. — Меня в расчет не принимайте.

— По-моему тоже, не нужно тебе ничего рассказывать, — сказал Атлет. — Я хорошо себе представляю, как все было.

— А ваше мнение? — вдруг обратился ко мне Угрюмый.

Я не участвовал в этой нелепой перепалке, где каждый, кроме Угрюмого и Младшего, говорил прямо противоположное тому, что думал и чувствовал. Мне казалось, что обо мне забыли. В конце концов, мне было все равно, расскажет он свою историю или нет, потому что я знал, что речь идет о кладбище, где мы хороним своих мертвых. Они разорили кладбище, все они, кто сидел здесь, даже если это сделал только один из них. Заданный вопрос был мне очень кстати. Что еще тут было скрывать? И я с ожесточенным упрямством и решительностью, удивившей меня самого, сказал: