Марк Харитонов - Джокер, или заглавие в конце

Телефонный звонок так и застал меня на корточках у холодильника, снова заставил вздрогнуть. Ощутимым стало морозное дыхание из открытой дверцы. Стал выпрямляться на затекших ногах — и чуть не упал. Голова закружилась на этот раз по-настоящему, стены вокруг сдвинулись, пошатнулись. Понадобилось некоторое время постоять неподвижно, придерживаясь рукой за притолоку, чтобы мир понемногу выровнялся. Хорошо, что Наташа ничего не заметила. Она, вытирая на ходу руки фартуком, подошла к телефону первая, передала трубку мне.

Звонил ректор, Монин, Евгений Львович. Он наконец обнаружил в своем мобильнике мой вызов. Я прикрыл трубку ладонью.

— У меня сейчас Тольц, Роман, вы знаете, — сказал вполголоса. — С ним, как бы это объяснить по телефону. возникли неожиданные проблемы. Я вам звонил, потому что надо было его отвезти домой, оставить там одного. он был, как бы это сказать. не в лучшем состоянии. Но теперь все как будто наладилось, вернулась жена… так что проблем нет, ничего обязательного.

Евгений Львович выдержал недолгую паузу, сказал, что сейчас приедет ко мне сам. Адрес у него уже был записан.

Минут через пять ректор перезвонил еще раз: он просил разрешения приехать не один, а с дамой. Я, должно быть, вскинул непонимающе бровь, как это делал обычно сам Монин, но переспрашивать не стал.

Вот уж чего я не ожидал совсем: дамой оказалась Лиана. Она и выглядела не совсем на себя похоже. После вчерашнего зачета успела изменить прическу, а может, что-то еще, не такое для меня явное. Одета она была скромно: узкая, до колен, юбка, темно-зеленая безрукавка без надписей, гладкая, без украшений, сумка. Протянула руку Наташе, мне, поколебавшись, тоже — не студентка, а и впрямь дама, пришедшая в гости. Рука была легкая, невесомая.

Студент уставился на нее ошеломленно, я мог его понять. Да и мне как с ней было себя вести? Она явилась сюда, зная, что парень здесь, пришла на него посмотреть, полюбопытствовать, убедиться не знаю в чем — после всего, что произошло? После этого толчка в живот, после того, что я услышал время назад от Романа? И ни малейшего смущения на лице.

— Ух ты какой! — оценила его забинтованный вид. Рыжий стал поспешно ощупывать свои бинты, искать узел, где можно их развязать, не нашел, попробовал стащить так, через голову.

— Ты что делаешь? — прикрикнула на него Наташа, но остановить не успела, бинты уже свисали путаной гроздью со щеки, прилипнув на ней к не просохшей сукровице. Лиана подалась было что-то поправлять, Наталья ее одернула: подожди, сейчас принесу ножницы.

Я смотрел на обеих женщин: что в них мне могло привидеться близкого? Младшая точно потускнела. Тонких и гибких много, обещание юности еще ждало подтверждения — сравнить ли с ней полноценность состоявшейся зрелости? Нет, во мне говорила не просто понятная пристрастность — выправилось чувство. Я успел уловить, как женщины мимоходом меряют взглядами одна другую, — или мне почудилось? Впервые виделись, ничего между ними быть не могло. Наталья, однако, могла здесь показать себя не просто старшей, но и хозяйкой, что она не замедлила сделать.

— Пошли со мной в кухню, — сказала Лиане, — поможешь. А то этот красавец оставит от картошки одни очистки.

— У вас есть мука? — Девушка пошла за ней следом, стараясь, однако, оставить за собой право на самостоятельность. — Я вам покажу одно наше блюдо, это быстро…

Рома, еще не опомнившийся, покорно поплелся за женщинами. Вид у него был теперь все же не такой устрашающий, бинт прилеплен пластырем к здоровым местам кожи. Я был немного растерян. Кто мог ожидать, что приезд Наташи обрастет таким многолюдьем? Просто пообедать, как только что уже настроился, не получалось, ее характер этого не позволял. Да и мне с ректором поговорить надо было не на ходу, рассказать ему, что случилось, самому для себя что-то прояснить. Мы вдвоем с ним устроились на диване в моем кабинете, предоставляя молодым завершать устройство стола.

Мобильник у Монина был надолго отключен, потому что пришлось проводить какое-то совещание: подготовка летней бизнес — школы, утверждение грантов, обсуждение, как всегда, затянулось. Но о Роме он узнал не только из моего звонка, а еще и от этой Лианы Измайловой, одновременно, то есть буквально в ту же минуту. Она, оказывается, дожидалась его у дверей кабинета, а может, просто оказалась там. Ей перед тем успел позвонить Пашкин, рассказал, что их приятель разбился на машине и куда-то удрал, неизвестно, где его искать, что с ним. Монин выходил из кабинета как раз с мобильником возле уха, говорил на ходу со мной, она услышала имя Ромы. В общем, напросилась поехать с ректором ко мне. С ректором, без всякого смущения, так запросто — я невольно про себя хмыкнул. И он ей не смог отказать. Спросил ли хоть, зачем, с какой стати, что она ему ответила?

Да, не вполне я себе представлял эту девицу, что тут можно было сказать? Я и не собирался. Мне надо было ввести Евгения Львовича в курс случившегося хотя бы за последние два дня, по возможности коротко, в меру своего понимания. Монин вопросов не задавал, слушал молча. История с подозрительным флаконом заставила его, по обыкновению, вскинуть кустистую бровь. О злополучном реферате я пока речи не заводил, пришлось бы его демонстрировать, разговор сразу ушел бы в сторону. Сначала надо было узнать мнение Монина, что мог значить этот внезапный, если угодно, панический побег на машине, обернувшийся аварией? Если Роману померещилось похищение — может, не совсем зря? Не потому ли встревожился его отец, написал вам, что сыну следует срочно улетать из Москвы? — спрашивал я ректора. — Может, ему там что-то стало известно?

Евгений Львович покачивал головой, бровь оставалась вскинута. Нет, ничего определенного отец ему не сказал. Придется разбираться здесь самим. Раз уж мальчик остался в Москве и вряд ли скоро теперь улетит. Насчет похищения — Монину, как и мне, это казалось слишком уж примитивно, открыто, слишком похоже на экспромт. Хотя кто знает, что было на уме — понять бы еще, у кого. И насчет необходимости расплачиваться за непонятные пилюли — посмотреть бы, кто это потребует, как, что предъявит? Нет, это дела для кого-то копеечные, если и провокация, то несерьезная. Подсадить мальчика на наркотики, скомпрометировать перед кем-то? А если не просто его самого? Надумали что-то устроить с ним, чтобы потом шантажировать отца? Вот этого исключить совсем было нельзя, тут надо было для меня пояснить некоторые обстоятельства.

Подтверждалось отчасти уже мне известное. У Монина с родителями Ромы были давние отношения, со времен работы в НИИ. Павел, отец, ушел из науки в бизнес — один из тех, кто увлекся тогда новизной недоступных прежде возможностей, готов был начать, как многие, больше на энтузиазме, если не назвать это авантюризмом. Почти вся прибыль в первые полгода уходила на аренду помещений для двух магазинов (компьютерные программы, игры, что-то еще), на зарплату четырем нанятым продавцам. Офиса у него еще не было. Евгений Львович вспомнил с улыбкой, как Павел пригласил его отметить первый навар, сотни три долларов, по тем временам это были деньги, можно было прожить чуть ли не месяц. Накупил сыру, колбасы, мяса, тоже тогдашней роскоши. И этот рыжий Рома ездил по маленькой комнате на детском велосипеде. Романтическое начало.