Любовь Рябикина - Ветеран

С ранней весны до поздней осени, делая обход, собирал лекарственные травы, мечтая передать однажды свои знания внукам. Летом заготовлял березовые и дубовые веники для городской бани, с которой имел негласную договоренность. В общем дел хватало и все вроде бы шло хорошо, если бы не беспокойство за младшую дочь, но теперь и эта проблема отпала…

Валентина за неделю сумела привести дом в порядок. Девчонки, вдруг осознавшие, что бояться больше некого, активно помогали матери. Об отце и городской жизни не вспоминали. Вместе с матерью отмывали потолок и стены, возвращая им янтарный свет. Протирали мебель и портреты, часто расспрашивая Валентину про дядей, тетку и двоюродных братьев–сестер, которых почти не знали. По утрам и вечерам пристрастились бегать за грибами и ягодами, узнав у деда, сколько стоит данная продукция зимой.

По всему дому висели низки с порезанными грибами. Дом буквально пропах грибным духом. В специальных сушилках подсыхали ягоды. Валентина каждый день топила печь, чтобы досушить чернику, голубику и даже малину. Ледник был заполнен глиняными кувшинчиками с «живым» вареньем. Оно было сварено без сахара. Стояли банки, корчаги и бочонки с солеными и маринованными грибами, огурцами, помидорами, соленой зеленью и прочими дарами природы.

Окрестности кордона девчонки знали, так как бывали здесь с раннего возраста. Обе не боялись заблудиться. К тому же с ними всегда бегал Трезор. Уже на третий день после приезда сестрички случайно подслушали разговор деда и матери, что еще больше укрепило их в желании помогать старшим.

В тот день Марина и Света около часа чистили кроличьи клетки, весело переговариваясь. Кролики оказались такими милыми и забавными, что они решили попросить деда разрешить им взять уход за ушастиками на себя. Наконец работа была закончена и сестры направились в дощатый летник, где находились родные…

Валентина все еще побаивалась, что не сможет поднять детей одна и временами подумывала вернуться в город к мужу. Порой не выдерживала и высказывала свои мысли вслух. Отец каждый раз пытался ее успокоить, но навязчивые мысли не уходили. Вот и в этот вечер отец и дочь разговаривали о будущем девчонок, думая, что находятся одни. Маринка и Светка уже готовые ворваться в гончарную мастерскую с криками, замерли за стенкой, услышав слова матери:

— …боюсь я, пап. Вот ушла, а как не справлюсь? Я ведь имела по закону половину жилья. Наверно, стоило разменять или вернуться и жить с Вадимом, хотя бы ради деток. Им ведь отец нужен…

Обе девочки переглянулись и приникли к щели между досок…

Митрич крутил гончарный круг босыми ногами. Валентина разминала глину в тазу. Вся посуда, имевшаяся в доме, была вылеплена руками отца. Покупными были лишь чугуны–ведерники, в которых варили пойло для скотины, да пара кастрюль. Женщина и сама могла лепить посуду, но сейчас работала подмастерьем, понимая, что навыки подрастеряла за годы городской жизни, а к выходным надо было налепить посуды побольше. Успеть обжечь ее и отглазировать. Этому способствовала солнечная погода. Глиняные изделия быстро просыхали на солнце и отправлялись в печь. Старик вскинул голову. Внимательно взглянул на дочь и уверенно произнес:

— Сдалась тебе Вадькина квартира! Там больше нервов потратишь. Ты и так вон вся осунулась. На себя не похожа. Нет, Валентина, пропади она пропадом та квартира. И папаша такой девчонкам не нужен. Что он сделал хорошего для них? У Маринки до сих пор синяк не сошел. Никуда вы не вернетесь! Я не допущу. Пока еще здоровьем Бог не обидел, воспитаю… — Помолчав, добавил: — Главное, что теперь не надо вздрагивать по ночам — а какой он там пришел? И вообще… Если удастся нынче побольше грибов с ягодами заготовить, в область поеду. Девчонки–то вон стараются! Попробую с рестораном договориться. Говорят, на сухие грибы спрос большой. У меня скоплено от торговли, да зарплата. Девчонкам все к школе закупим и еще останется, так что не переживай. Проживем. Главное, что ты и они спокойны…

Валентина начала было возражать:

— Папа, девчонкам развиваться надо. В городе в школе уже про какой–то лингафонный кабинет говорили…

Ворвавшиеся дочери навсегда оборвали этот спор. Маринка, глядя полными слез глазами на мать, сказала:

— Мамочка, я не поеду в город. Лучше в озере утоплюсь…

Светка, еще плохо соображавшая, поддержала:

— И я тоже! Папка злой! Я не люблю его и не поеду!

Взрослые замерли. Митрич даже забыл про вращение круга, смяв почти вылепленный кувшин. А старшая дочь попросила:

— Мама, мы все–все будем делать и не надо нам ничего покупать. Мы ничего просить не будем. Даже конфет не надо. Только ты не переезжай в город! У дедушки так хорошо…

Обе неожиданно расплакались и обнялись, уткнувшись друг другу в плечо. Валентина вскочила. Забыв про грязные руки, обхватила дочерей за плечики и прижала к себе, беспорядочно целуя в светлые волосы то одну, то другую. По ее щекам тоже текли слезы. Она с трудом сказала сквозь рыдания:

— Не хотите — не поедем. Вы только не ревите обе…

Митрич от этой сцены несколько раз судорожно сглотнул и склонился над смятым кувшином, чтоб не показать выступивших слез. Больше Валентина разговора о переезде в город не начинала…

С этого дня обе девочки старались помогать матери и деду во всем, не отказываясь ни от какой работы. В ближайшие выходные Маринка упросила деда взять ее с собой на рынок. Сестрички накануне вечером сбегали за грибами и насобирали их большую корзину. Перебрали по сортам и поставили на ледник, чтоб не испортились. Там же стояли собранные днем ведра с черникой, черной и красной смородиной, янтарным крыжовником и бордовой вишней. Поблескивали запотевшими бочками огурцы и яблоки в тазах. Белели в корзине яйца. В общем, снова набралась целая телега…

Дед и внучка выехали на рассвете, примостившись на самом краешке телеги. Полозову не хотелось гнать коня. Вокруг стоял серый прохладный рассвет с легким туманом. Ехали не спеша. Чубчик мерно шагал по дороге, таща груженый воз. Его шаги далеко разносились по округе.

По дороге Маринка заснула, привалившись к теплому боку деда. Тот покосился на ребенка и улыбнулся в густые усы. Осторожно стащив с себя куртку, укрыл внучку и пристроил ее голову поудобнее на приготовленных к продаже корзинках.

Чубчик шел неспешно, помахивая головой и обмахиваясь хвостом от надоедных мошек. Вокруг застыл лес. Птицы еще только начали пробуждаться. В низинах и у не большого, но непроходимого, болота, где была проложена гать, висел клочковатый туман. Несколько раз утробно вскрикнула выпь, пугая все живое и заставив коня вздрогнуть. Прошелестели чьи–то крылья в вышине. Испуганно тенькнула кем–то потревоженная синица–лазоревка. Наконец лес остался позади. Груженая телега прокатила по просыпавшемуся селу, направляясь к городу…