Алексей Макушинский - Макс

А здесь, в этой маленькой, за дюной притаившейся деревушке, — здесь жили в то лето — как уже говорилось (и до сих пор, каждое лето, приезжают сюда из Москвы: и теперь уже снова здесь: неделю назад я встретил их на остановке автобуса…) — некие, уже в силу простой длительности связывающих нас отношений неслучайные персонажи моей, теперешней жизни (таковая, значит, тоже имеется? — да, да, как ни странно — и особенно: летом…) — некие, вновь скажем так, весьма молодые и весьма приятные люди, снимавшие (и до сих пор снимающие, каждое лето…) большой, каменный, за самою дюною, песочного цвета дом, через два дома от моего.

Мы познакомились с ними на берегу — на пляже: если угодно; — мы провели у них несколько, весьма приятных, опять-таки, вечеров, за чашкой чая или стаканом вина, в легкой и милой бездумности.

У них же — вот, следовательно, о чем пойдет теперь речь — у них были в то лето — и до сих пор есть: те же самые — велосипеды; и когда, познакомившись с ними, мы попросили у них — вернее: он, Макс, переглянувшись со мною, попросил у них — чтобы съездить на почту — два, соответственно, велосипеда: — вот, следовательно, когда мы выехали из деревни (был, я помню, прохладный, но ясный и тихий вечер; солнце, уже клонясь к западу — у нас за спиною, — еще отсвечивало, вместе с отражениями облаков, на мокром асфальте…) — и очень быстро — наши тени обгоняли друг друга — поехали по шоссе, еще, конечно, не наизусть, но уже очень хорошо, и мне, и тем более Максу, конечно, знакомому: — так внезапно, я помню, совсем по-иному развернулось оно перед нами, — а вместе с ним и деревья, и облака, и поле, и мокрый асфальт, и уже просыхавшие, но еще, попадая под шины, тихим шепотом, стрекотом, летучими брызгами отзывавшиеся — отвечавшие — лужи; и такая, в этом быстром и легком движении, раскрылась, вдруг, даль… и когда (доехав до почты, но — нет, не дозвонившись, я помню, в Москву…) — потом, когда ехали мы обратно — в уже гаснущее, красное, розовое, и с мгновенными, вдруг, провалами: в сизый сумрак, в лиловый и фиолетовый мрак, — расплывавшееся и вместе с тем уже замиравшее, уже почти неподвижное небо: — так, в обратную сторону, и на сей раз уже скорее тревожно, таясь и стихая, разворачивалось перед нами пространство; закрывалось, запахивалось за нами… и все это вместе (и ощущение скорости, и внезапная даль…) так ясно, с такой настойчивостью напомнило нам о чем-то… о каких-то иных (сказал мне Макс в тот же вечер…) еще, быть может, ржавеющих где-то велосипедах… — что, одним словом, возвратив и поставив на место эти, чужие (и на полчаса задержавшись, наверное: в приятной бездумности…) — мы, в тот же вечер или на следующий, может быть, день (Макс, опять-таки, первый заговорил со мною об этом…) решились купить свои: свои собственные, значит, велосипеды: решение (думаю я теперь…), с одной стороны, простое и ясное, с другой же (думаю я…) — означавшее, может быть, некое — что же? — некое, может быть, обязательство.

В самом деле, купить велосипеды означало: остаться (здесь, в этой маленькой, за дюной притаившейся деревушке…); мы же еще сами не знали, наверное, сколько времени мы здесь проживем; мы могли в любой день уехать; я, во всяком случае, не предполагал прожить здесь целое лето. Но купить велосипед и уехать через неделю было бы слишком глупо; купить велосипед означало: остаться — и после, уехав, оставить его: в залог (в самом деле, не везти же его в Москву? да и зачем он там?..); купить велосипед, таким образом, означало: уехав, вернуться; купить велосипед, одним словом, означало: как-то связать себя с этой деревней (с этим шоссе, еще, быть может, с какими-то, еще неизвестными нам дорогами…); я понимал это; Макс (не вернувшийся…) — Макс, наверное, тоже.

Мне, однако (связавшему себя с этой деревней и очень многим — во всех смыслах — обязанному этим местам…), покупать велосипед не пришлось; я жил, как сказано, в том же, деревянном, с кирпичным фундаментом доме; хозяйка его (с тех пор, думаю я, тоже сделавшаяся, если угодно, неким персонажем моей теперешней жизни: вот, вот она идет через сад…) — узнав о моих намерениях, сообщила мне, что у нее есть (и хранится на чердаке; под взлетающей крышею…) уже очень и очень старый, но, по ее мнению, очень хороший и еще вполне поддающийся починке велосипед, каковой и предоставляет она в мое полное распоряжение (и мы, я помню, почти целый день, вместе с Максом, собирали — вернее: сначала разбирали его, смазывали, вновь собирали; как давно, сказал Макс, не слышал я этих слов: педальная каретка, гаечный ключ, задняя втулка…); он же, Макс, дня через три после нашей поездки на почту (я предложил ему, разумеется, поехать с ним вместе; нет, не надо, сказал он…) отправился, на автобусе, и дальше: на так называемой электричке, в один из тех, переходящих друг в друга поселков, где он жил некогда с Фридрихом и где — вторая станция после конечной — был (и есть…) возле станции — магазин спортивных, с позволенья сказать, принадлежностей.

Он предполагал купить там велосипед, собрать его и доехать на нем до дому; сделать это оказалось не просто; часа полтора (говорил он впоследствии…) провел он (улыбнувшись, я помню…) на маленькой, между магазином и станцией, площади, прикручивая гайки, закрепляя винты, оттирая машинное масло; руль болтался, седло тоже, цепь, с непривычки, никак не удавалось ему натянуть.

Но хотя все это было и трудно, и утомительно (и руль, в самом деле, болтался, и цепь, по-прежнему, натянуть не удавалось ему…) — все это (думаю я теперь…) — и эта маленькая, пыльная площадь, и этот теплый, почти жаркий день, и песок, и солнце, блестевшее на песке, и чьи-то, вокруг, голоса, и шаги, и шум поездов, подходивших к станции и вновь от нее отходивших, и даже какие-то, быть может, прохожие, остановившиеся и в бессмысленной неподвижности наблюдавшие за тем, что он делал, и сорванная резьба, и шина, которую он накачивал, и ниппель, и колпачок, упавший, конечно, на землю, и насос, нагревшийся от его усилий, и сами эти усилия, и усталость, и сигарета, которую выкурил он… все это (думаю я теперь…) как будто складывалось в какое-то, замкнутое в себе целое (с пригнанными друг к другу частями, деталями, винтами и гайками…); он же, Макс (отдалившись, пускай лишь на тридцать пять каких-нибудь километров, вновь, конечно же, поступающий в мое распоряженье и веденье…) — он же, Макс, и был в нем, и не был; он смотрел на все это, на себя самого и свои руки в машинном масле, откуда-то: и как если бы, вдруг раскрываясь, это целое (с пригнанными друг к другу частями…) выпускало и даже выталкивало его наружу, в пространство, с еще невидимыми, но уже словно парившими в воздухе, над площадью и над станцией, соснами, полями и перелесками, дорогами и шоссе: тем же самым, конечно, на которое и выехал он: собрав, все-таки, велосипед.