Михаил Соболев - Иноходец

Саша приблизил лицо к зеркалу.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов!

Висок и левая щека пламенели. Ухо на вид нормальное, только заложило, всё время хочется попрыгать на одной ножке и вылить попавшую в него воду. Глаз чуть покраснел, но видит хорошо, лишь немного щиплет. Саша махнул рукой. В травму не стоит идти, он слышал, что там о подозрительных случаях сообщают в полицию. До свадьбы заживёт, говаривал дед. В академию на медкомиссию — в июле, к тому времени всё буде о кей.

Саша отправился к себе. Мама напомнила о любимом дедушке — стало грустно. Саша открыл секретер и достал пакет: тельняшка, старенькая бескозырка, обёрнутый в целлофан партбилет деда, красная коробка с наградами.

— Енохов. Вылитый дед Иван, — повторил он слова мамы.

Во дворе Сашу звали Иноходцем. Ему нравилось.

Так уж случилось, что Сашу воспитал дед. Отец исчез из жизни мальчика, когда тому было всего два года. Мама, стараясь вычеркнуть из памяти неудачное замужество, отдала себя работе. Бабушка Павлина — маленький Санька звал её Павой — хозяйничала по дому, а дедушка Ваня, уволившись к тому времени с развалившегося «Русского дизеля», возился с подросшим внуком.

Иван Михайлович Енохов был по природе человеком деятельным, в свои семьдесят шесть справлялся с непростой должностью сменного мастера, а тут вдруг остался не у дел.

Дед захандрил, отяжелел, его характер, и до того не отличавшийся покладистостью, стал невыносим для домашних. Так что, когда дед, наконец, с изумлением заметил держащегося за его указательный палец внука и обрушил на того всю полноту своей нерастраченной на пенсионе энергии, женщины семейства вздохнули с облегчением. Павлина же Петровна тайком от домашних перекрестилась, хотя, прожив долгие годы с партийным мужем, икон в доме не держала и в храм не ходила даже по большим церковным праздникам.

За воспитание Саньки Иван Михайлович взялся основательно. Он всё делал основательно. Окончил ФЗУ с похвальной грамотой. После училища встал к строгальному станку и сразу же, к концу первой рабочей недели, выдал взрослую норму. Прямо из цеха он, не раздумывая, ушёл воевать, добившись в призывном пункте направления на флот и исполнив тем самым заветную мечту питерского паренька, выросшего в Гавани, в доме с окнами на Финский залив. Иван основательно учился минному делу во флотских учебных классах Кронштадта; в составе первого гвардейского дивизиона бронекатеров Азовской воинской флотилии десантировался вместе с братишками под Мариуполем, освобождая Донбасс; в апреле сорок пятого главстаршина Енохов, прикомандированный уже к Днепровской флотилии, штурмовал Берлин. И, наконец, ставя точку, а вернее, восклицательный знак в своей военной истории, не менее основательно вывел углём на облицованном мраморной плиткой цоколе Рейхстага: «Я Енохов, я дошел!»

В Берлин свозить Саньку не удалось. Но зато дед с внуком побывали в Волгограде на Мамаевом кургане и на донецкой земле. Очень хотелось Ивану Енохову показать малому места, где воевал. Заодно навестили родственников жены — сестру Оксану с дочерью — передали гостинцы от Павлины.

Иван Енохов взял за правило сам укладывать внука, почитав ему перед сном что–нибудь из своей любимой библиотечки. На личной полке деда прописались томики Максима Горького, Николая Островского, Аркадия Гайдара… «Сказку про военную тайну, Мальчиша — Кибальчиша и его твердое слово» Санька знал наизусть. Сотни раз во сне он, Саша Енохов, потрясая закованными в цепи ручонками, гордо бросал в лицо Главному Буржуину: «…сколько бы вы в тюрьмы ни кидали, все равно не перекидаете, и не будет вам покоя ни в светлый день, ни в темную ночь». Гайдар был любимым писателем деда, что ничуть не мешало ему выключать телевизор, едва на экране показывался чмокающий в микрофон внук писателя, бывший главред журнала «Коммунист», а ныне — апологет капитализма.

Перестройку Иван Енохов не принял, назвал её «великим хапком» а Горбачёва с Ельциным предателями русского народа. Дед Иван был активным участником антиельцинских митингов «Трудовой России» вплоть до ареста Ампилова, а затем, уже в двухтысячных, аккуратно застегнув на все пуговицы выходной пиджак со звенящими на каждом шагу боевыми наградами, водил подросшего Саньку на все протестные акции «Другой России».

— Совсем рехнулся, старый, со своей политикой… Куда ты малого тащишь? — наступала на щуплого мужа дородная Павлина. Мама, не смея перечить отцу, заслоняла собой Сашу.

— Цыть, курицы! — покрикивал дед прорезавшимся у него к старости фальцетом на жену и дочь. Тонкий голосок с командной интонацией и задиристым обликом деда не сочетался. Санька прыскал в кулак. — Марш на кухню! Юбку парнишке наденьте ещё. Не дам вам внука педерастом вырастить.

Да разве кто–то мог в семье противоречить Ивану Енохову.

Отоспавшись, Саша собрался сходить на последнюю в этом сезоне тренировку. В ухе постреливало, но надо было обязательно встретиться с пацанами. На завтра у них было кое–что намечено.

Секцию «Русского рукопашного боя» вёл учитель физкультуры Мирон Григорьевич Щур. Почему вдруг украинец, уроженец Винницкой области, освоил именно этот вид единоборств, включающий в себя элементы русских национальных стилей «Буза» и «Скобарь», предположить сложно. Хотя давно ли оба ныне суверенных государства входили в единый союз, а русские и украинцы вместе призывались на службу в вооружённые силы.

Физрук, за глаза называемый школьниками Мироном, держался с ребятами запросто, «гуру» из себя не корчил, но и на шею садиться не давал. Будучи неплохим психологом, он всегда чувствовал ситуацию и умел к ней приспосабливаться. Да и как ещё можно находить общий язык с современными школярами? Несмотря на свои сорок пять лет, это был очень сильный и очень подвижный человек. Он всегда, по крайней мере, на людях, был в отличном настроении, любил пошутить и к месту рассказать солёный анекдотец, знал их уйму. По–русски Мирон говорил правильно, но когда волновался или злился, незаметно для себя переходил на «ридну мову». Однако сердился и выходил из образа балагура Мирон крайне редко.

В общем, ребятам он нравился. Правда, Света Сорокина, давняя пассия нашего героя, прозванная во дворе за птичью фамилию Птахой, записываться в секцию наотрез отказалась. Светка ещё в седьмом классе жаловалась Саше, что Мирон «на физкультуре» девчонок лапает. Уморила, было бы там за что, в седьмом–то классе, лапать! Вечно эти девчонки навыдумывают…

Занимались рукопашники в школьном спортивном зале — затянутые металлической сеткой высокие пыльные окна, шведская стенка, на крашеном дощатом полу разметка.