Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

Почти каждый выпуск по случаю своего двадцатипятилетия устраивал после матча чай. Опыт показывал, что нам надо как можно чаще встречаться перед празднованием. Устройством чая занималась жена Сэма Грина, Люси, и в конце октября она попросила Кэй помочь ей. Ее записку мы получили во время завтрака, перед моим уходом в контору.

— Кто это? — опросила Кэй. — Она подписывается «Искренне ваша Люси», но я не знаю ее.

— Да ты просто забыла, Кэй. Это жена Сэма Грина. Ты же помнишь Сэма? Он был на нашей свадьбе.

— Нет, не помню.

— Сэма? Сэм — один из моих самых старинных приятелей.

— Ни разу не слышала, чтобы ты когда-нибудь упоминал о нем.

В течение последних нескольких лет я и не думал о Сэме, впрочем, как и о многих других своих старых приятелях, словно их и не было на свете. Но это не меняло моего отношения к Сэму.

— Да, ты права, — ответил я. — Не знаю, почему так получается, но мы не встречаемся с Сэмом и Люси. Сэм учился вместе со мной в школе и университете. Я не прошу тебя питать к нему каких-либо особых чувств, но надо считаться с тем, что он существует. Кстати, именно он подарил нам кофейный сервиз на свадьбу.

— Какой сервиз?

— А тот, что тебе не понравился. Тот самый сервиз с бабочками, который ты не смогла обменять, так как он был куплен в Филадельфии. Так вот, Кэй, не так уж много времени ты потеряешь, если сходишь на чай.

— Я выходила замуж за тебя, а не за ваш университетский выпуск.

— Но я же прошу так мало: в течение часа быть любезной с ними.

— Знаешь, Гарри, напомни мне хотя бы один случай, когда я не была любезна с твоими друзьями. Да, да, хотя бы один случай!

Одним ноябрьским утром я решил проверить список ценных бумаг, проданных с убытком из-за повышения налогов. Поскольку Том Мэксуэлл значительно уступал мне в смысле пригодности к такой кропотливой работе, я закрылся в нашей комнате для совещаний и наказал мисс Ролло ничем не беспокоить меня до завтрака. Но едва я достал из стола бумаги и приготовил все остальное, как дверь тихонько приоткрылась и в кабинет, поправляя очки, заглянула мисс Ролло.

— Мистер Браун и мистер Парселл непременно хотят видеть вас, — доложила она.

Больше она ничего не успела сказать, дверь распахнулась, и в комнату вошел Боджо Браун, а за ним Джек Парселл.

— А, милости просим! Очень любезно с вашей стороны навестить меня.

Любезность проявил прежде всего Джек, обычно страшно занятый своими делами. Но, конечно, и Боджо проявил любезность, запросто заглянув ко мне.

— Ну-ка, выкладывай! — с места в карьер начал Боджо. — Почему ты не пришел на завтрак, устроенный вчера комитетом? Ты будешь работать для нашего выпуска или не будешь? Как обстоит дело со сборником о выпуске?

— С каким сборником?

— Боже милосердный! С биографиями наших выпускников, которые мы предлагаем включить в большой юбилейный сборник. Ты же обещал мне помочь в работе над книгой. Помнишь наш разговор за завтраком весной прошлого года?

— Видишь ли… — Я почти забыл о нашем завтраке весной прошлого года. — В сущности, ничего я тебе не обещал, просто сказал, что постараюсь помочь.

Боджо шлепнул меня по плечу.

— Ну, знаешь! Уж не собираешься ли ты сдрейфить и отказаться от своего слова? Давно пора начать подготовку к юбилею, а никакой подготовкой пока и не пахнет. Вот взгляни на меня. Я занят не меньше, чем ты. И Джек тоже. Ни я, ни Джек не в состоянии выполнить одни всю работу. Ты, как и Цинтия, должны нам помочь.

— Кто это Цинтия? — спросил я.

— Черт возьми! — крикнул Боджо. — Да твоя жена. Ты что забыл имя собственной жены?

— Она вовсе не Цинтия. Она Корнелия.

— Не морочь мне голову. Ее зовут Цинтия. Правда, Джек?

— Нет, ее зовут Корнелия, — ответил Джек.

— Да? Не вижу большой разницы, тем более что спорить нам некогда. Мы все должны помогать общему делу — и жены, и ребятишки, и все остальные. Ты только посмотри на Биля Кинга. Я никогда не был высокого мнения об этом выскочке, но он удивил меня. Сидит и пыхтит над пьесой для юбилейного вечера. Ты тоже обязан помочь нам, Гарри.

— Постой, постой, Боджо! Я же не отказывался помочь.

— Так помогай. Не могу же я один и по печатникам бегать, договариваться о выпуске книги, и писать пригласительные письма, и заниматься всякими другими мелочами. Будешь ты наконец помогать, как обещал, или не будешь?

— Ну уж если ты в самом деле считаешь, что я обещал…

— Слава создателю! Наконец-то он заговорил! Заходи ко мне в контору в четыре часа, мы обо всем потолкуем. Да пошевели, кстати, Цинтию. Молодец, Гарри! Теперь можешь заняться им, Джек. Потряси его как следует.

Джек Парселл вытащил из конверта какие-то бумаги. Мы с Боджо сели, и Джек пододвинул свой стул ко мне.

— Речь идет о сборе денег для обычных подарков и на расходы на развлечения, — сказал он. — Ты, наверное, не читал моих писем?

— Читал, Джек, но не очень внимательно.

— Ничего, Гарри. Вот твое обязательство. Тут все уже заполнено, тебе остается только подписать.

Джек передал мне одну из бумаг и вручил авторучку.

— Молодец, — одобрительно кивнул Боджо. — Прижми-ка его.

— Одну минуту, Джек. — Я натянуто засмеялся. — Вы явно преувеличиваете мои возможности. Я не думал давать столько.

— Мы так наметили, Гарри, — ответил Джек. — Я уже обошел пятнадцать человек, и четырнадцать из них подписали обязательства, не сказав ни слова. С этих денег ты можешь не платить подоходного налога.

— Ну ладно, Джек… Только я уплачу в несколько сроков.

— Молодец! — снова воскликнул Боджо. — Уж кто-кто, а Гарри всегда раскошелится.

Джек аккуратно сложил бумагу, спрятал ее в конверт и вытащил другую.

— Я знаю, что Боджо уломал тебя поработать над составлением сборника, — проговорил он, — но не сможешь ли ты помочь мне в специальном комитете по подаркам? Нам сейчас нужны три-четыре подарка этак тысяч по пять с лишним. Ты когда-нибудь слыхал о нашем коллеге по выпуску Рэнсоме, Джоне Рэнсоме? Может, ты, Боджо, что-нибудь знаешь о нем?

Боджо сжал пальцы в кулак и тихонько постучал себя по лбу.

— Нет. Рэнсом? И он у тебя в первом списке? Хорошо, Джек. Нам придется как следует потрясти его.

— Трудновато, раз мы его не знаем. Не думаю, чтобы этот самый Рэнсом когда-нибудь интересовался нашим выпуском.

— Ничего, — отозвался Боджо. — Мы напишем ему письмо, а после матча с иэльской командой устроим для него маленький обед. Это сделает его добрее. Как его зовут?

— Джон, Джон Рэнсом. Он жил в Данстере и специализировался в области экономики.

— А как его прозвище?

— Понятия не имею.

— Ну ничего. Не так уж важно. Называй его «Джонни» и напиши ему примерно следующее. — Боджо снова слегка постучал себя по лбу. — «Дорогой Джонни! Давненько ты не подаешь о себе вестей, а нам надо бы как-нибудь встретиться. Ты, конечно, будешь присутствовать на игре с иэльской командой, и мы с Боджо Брауном (ты ведь помнишь Боджо?) хотели бы видеть тебя вместе с нами во главе болельщиков. После игры соберемся небольшой компанией, человек пять старых любителей футбола, и где-нибудь пообедаем, поболтаем о добром старом времени и о нашем выпуске. Надеемся, что ты не откажешься присоединиться к нам. Было бы здорово, Джонни, встретиться снова». — Боджо замолчал и взглянул на нас. — Разумеется, — добавил он, — это всего лишь проект, но ничто не заставляет их так оттаивать, как футбол и старые песни. Может, он еще и педераст, а тогда все понравится ему еще больше.