Тод Гринуэй - Праздношатание[Полная версия]

Были времена, когда, лаская–гладя–соблазняя и целуя, царапая, кусая и сося, что иногда делаешь, и что при свете дня кажется абсурдным, все это с целью достичь вагинальной конвульсии, я впадал в забавное сомнение. Все это, казалось мне не чудесной беспечной страстностью, а умышленным манипулированием другим человеком. Можно запросто стать просто специалистом. Ничего не стоит. Но потом я все же отверг эту мысль. Потому что в конце, несмотря на все теперешние разговоры о «чутком отношении к нуждам других», о «вступлении в контакт с нашей женственной стороной», к которым и я горячо присоединяюсь, все в гетеросексуальном коитусе, в конце концов, сводится к его сути — запихивании. Мужчин обвиняют в фаллоцентризме — ну, конечно, мы в буквальном смысле таковы, а как иначе?

Вспоминаю два забавных мгновения в вековой церемонии обольщения. В самом начале женщина лежит на спине, сопротивляясь условно, а возможно и в действительности, с наполовину спущенными трусиками, пока не отбросит все условности и не сдернет трусики и не пошлет их в полет сильным движением ступни.

Второе — в самом конце действия. Я видел, и не раз, выражение лица женщины, когда мужчина — конечно, я сам, а откуда бы иначе я знал? — завершит все, так сказать, до конца: этот взгляд может быть описан не иначе, как самодовольный. Комически самодовольный. Она принимает это мужское содрогание сугубо на свой счет — и, конечно, так оно и есть.

Теперь, когда я уже не попадаю в чужие кровати — это была позорная практика моих лучших времен, — я думаю о вопросе Йетса к Ханрахану: завоеванные или потерянные женщины будоражат более наше воображение? Я не знаю.

О леди! Леди! Я надеюсь, я написал вам надлежащую хвалебную песнь, отдал приемлемую дань. Многоречивую, я знаю. Но я считаю вас чудесными. И тех, живущих или мертвых, которых я знал физически, я думаю о каждой из вас, о каждой, по–своему пылкой и благородной.

Чувственность.

Два примера чувственности приходят на ум. Для представления о грубой животной чувственности вообразите раннее утро в коровьем хлеву на ферме в прериях. Работник доит корову при свете масляного фонаря, подвешенного на потолке (эти коровы опрокинули столько ведер молока, а от фонарей сгорело еще больше амбаров…) Маленький мальчик наблюдает, кошка ждет. Работник прыскает в кошку сильной струей молока. Она так широко открывает пасть, что мордочка ее делится пополам, кошка вертит туда–сюда головой, с жадностью пытаясь уловить вкусную белую жидкость себе в глотку. Мужчина и мальчик смеются.

И, наконец, эротика утонченная почти до крайнего предела: представьте Серафину, юную–старую ведьму из книги Филипа Пулмана «Золотой компас». Когда ее спрашивают, почему она почти не носит одежды в такой сильный мороз, она отвечает, что ей нравится чувствовать «покалывание звезд и шелк лунного света на коже».

Они с чувством убеждают ее в том, кто она на самом деле.

Весной 1998 года с моей женой Фумико в середине ночи случился полный паралич левой стороны. Можно вообразить, какая это катастрофа. Инсульт — несчастье, выздоровление — длинный и трудный путь, и оно никогда не бывает полным.

Реакция на это несчастье может принимать непредсказуемые формы.

Фумико начала делать первые шаги в сентябре, и тогда же вернулась домой и расположилась в гостиной, пытаясь вновь формировать мышцы, чтобы осилить лестницу.

Утро тех далеких дней: пытаясь помочь ей подняться с портативного туалета, я, бывало, балансировал с ней на ее здоровой ноге, удерживая ее саму на одной руке, а второй подмывая ее, а потом вытирая ей зад. Были времена, когда интимность этого танца на трех ногах становилась такой абсурдной, что появлялась ощутимая опасность свалиться на землю от смеха.

Из этого несчастья мы вынесли любопытный урок. Я однажды принялся на досуге рассуждать: если бы можно было повернуть время вспять и «распараличить» паралич, сделал бы я это? И внезапно я понял, что нет. Я поразился силе своей реакции. Это был не виноград, который зелен, и — не вздох и примирение с ситуацией, это был осознанный выбор. Конечно, — подумал я, — мне–то легко говорить, а что скажет Фумико? Я спросил ее. Она немедленно сказала: нет — никогда!

Кажется, это трудно объяснимая и странная реакция. Инсульт делает существование в мире труднее и, вероятно, он укоротит ее жизнь. Я трачу много времени на уход за нею. Но то, что мы пережили это испытание, изменило нас. Мы стали немного другими людьми. Наша позиция в отношении мира сделалась, видимо, более уверенной. С чего бы нам хотеть вернуться назад?

Ирония, конечно, в том, что возможность еще одного инсульта пугает нас сейчас точно так же, как даже намек на первый инсульт напугал бы нас летом 1997 года.

Если время — река, тогда и мы стоим, напрягшись, против течения, упершись ногами, чтобы не унесло. Это река, в которую, как говорит Гераклит, мы никогда не ступим дважды (если он, и в самом деле, это говорил.) В какой–то момент, несколько лет назад, я сдался: вместо того, чтобы продолжать бороться, я позволил себя унести. И вот теперь я плыву вниз по течению этой самой метафорической реки времени. Вообразите меня, устроившегося на автомобильной камере с Globe and Mail на коленях, помахивающего ногами народу на берегу. Это не комфортное плавание. Может остановиться время, но не возраст. Годы отщипывают от вас по кусочку, суставы начинают слышно скрипеть, со временем утренняя эрекция плавно сменяется, увы, утренним пуканием.

Чтобы жить внутри машины, которая неумолимо изнашивается, требуется, по меньшей мере, здоровое чувство абсурда. Самое плохое то, что за исключением корреспондентки в России, лучшие из моих старых друзей ушли известно куда, и, в основном, от рака. А что же делаю я, праздно шатаясь здесь? Все равно, это один из двух лучших периодов моей жизни. Первым, конечно же, было детство, когда я гонял по фермерским землям в любую погоду. Я не говорю, что самый счастливый: самыми счастливыми были годы, когда росли наши дети. Но лучший.

Мне теперь семьдесят семь. 77. Это хорошее число: свистящая аллитерация семидесяти семи наполняет рот. Попробуйте произнести. Вам не удастся увеличить темп, вам придется дать каждому из слогов слететь с языка в свое собственное время. Я не жду следующего года, когда мне исполнится всего лишь 78. Наверное, я буду тогда скрывать свой возраст. Несколько лет назад я сравнил старение с плаванием на корабле с течью. Я размышлял тогда, а как я буду себя чувствовать, когда вода достанет мне до колен. Это была хорошая метафора, и мне она нравилась, но теперь, когда я дрейфую, она потеряла свое значение. Теперь бывают дни, когда кажется, что я могу потереть ткань бытия между большим и указательным пальцами.