Эдуард Лимонов - Illuminationes

— почему только один род одного вида так экстраординарно развился?

— почему ВЫНУЖДЕН был ходить по земле и дожидаться в течение поколений, чтобы ему стало удобно? Не проще было бы сняться, скажем, с лысой земли, где вдруг исчезли деревья (кто их вырубил?), и добраться до леса?

— «видеть вдаль». Предполагается, что четверорукий таки оказался в голом месте, где есть «даль».

— почему изменилась пища?

— «увеличилась потребность в общении». Обезьяны тоже собираются в большие стада и все время кричат…

Много–много–много вопросов есть и к Ламарку, и к Дарвину.

В своей книге Дарвин всеми силами снижает человека до животного, а животных вытягивает к человеку. При этом аргументы Дарвина для нас, людей XXI века, звучат анекдотически. В главах третьей и четвертой, под названием «Сравнение умственных способностей человека и низших животных», приведены многочисленные «наблюдения» самого Дарвина и ученых того времени над животными. «Научными» эти наблюдения по стандартам XXI века не являются.

Судите сами: « Очень известный этнолог, мистер Вестропп, информировал меня, что он наблюдал в Венском зоосаде медведя, который намеренно создавал своей лапой течение в воде, протекавшей рядом с его клеткой, чтобы направить плавающий кусок хлеба в пределы его досягаемости ».

Такой же ученый, как и Вестропп, некто Хузо (Houzeau) «сообщает» Дарвину, « что, пересекая широкую и засушливую долину в Техасе, его собаки очень страдали от жары и что около тридцати или сорока раз они спускались в расселины, ища воду. Эти расселины не были долинами, в них не было деревьев, и вообще никакой растительности, и так как они были абсолютно сухими, то от них не мог исходить запах влажной земли. Собаки вели себя так, как если бы они знали, что расселина в земле предлагает им лучшую возможность найти воду… » (Современные ученые знают, что обоняние собак превышает человеческое в 200 раз. Собаки Хузо обоняли воду, лежавшую, увы, глубоко в почве.)

Или вот такое « Ренггер (Rengger), весьма осторожный наблюдатель, утверждает, что, когда он впервые дал яйца обезьянам в Парагвае, они раздавили их и таким образом утеряли большую часть содержимого; однако впоследствии они осторожно разбивали один из концов о твердую поверхность и отдирали куски оболочки яйца пальцами… »

Таких примеров Дарвин приводит в «Происхождении человека» буквально сотни. Затем он торжествующе восклицает: « Тем не менее некоторые авторы все же отрицают, что высшие животные обладают многими чертами рассудка; и пытаются объяснить нам почему, с помощью инструментов, которые являются не чем иным, как пустой болтовней ».

Далее, великий Дарвин сердится еще больше и приводит цитату из эссе своего поклонника, некоего Лесли Стефана (Leslie Stephen) под названием «Дарвинизм и божество», который, « говоря о предполагаемом непроходимом барьере между умом человека и низших животных », заявляет:

« Очень трудно понять, как кто–то, кто когда–либо держал собаку или наблюдал слона, может иметь сомнения в способности животных производить основные процессы мышления ».

Дарвин, желая сблизить человека с животным миром, не брезгует банальностями:

« Часто говорят, что животные не употребляют никаких орудий, однако шимпанзе в своей среде обитания разбивает местный фрукт, нечто вроде ореха, камнем ».

« Прирученные слоны в Индии, это хорошо известно, ломают ветки деревьев и отгоняют ими мух ».

Или вот, великий Дарвин во всем его блеске:

« В зоологическом саду, обезьяна, имевшая слабые зубы, приспособилась разбивать орехи камнем; и мне сообщили служители, что после употребления камня она прячет камень в соломе и не позволяет другим обезьянам брать его. Здесь мы имеем идею собственности; однако эта идея общая каждому dog с его костью и большинству или всем птицам с их гнездами ».

Защищаясь от тех ученых, которые считали « абсолютным отсутствие в животных способности к абстрагированию и к обобщениям », Дарвин восклицает: « Но когда dog видит другого dog(а) на расстоянии, ясно, что он понимает, что это собака в абстракции: но когда этот dog подбегает ближе, его отношение неожиданно меняется, если эта собака — его друг ». И, продолжая полемику, Дарвин приводит слова из письма некоего мистера ХуКхам (HooKham): « Когда я обращаюсь к моему терьеру (и я повторял это много раз): «Ищи, ищи, где это?» — она немедленно воспринимает это как сигнал, что нечто должно быть преследуемо, обычно она осматривает все вокруг, затем бежит в ближайший кустарник и вынюхивает дичь, но ничего не найдя, она глядит вверх в крону соседнего дерева, ища белку. И что же, разве эти действия не показывают ясно, что она имеет в ее уме обобщенную идею или концепцию того, что какое–то животное должно быть обнаружено и преследуемо? »

Согласитесь, что английский джентльмен XIX века, уговаривающий нас, что у его dog не может не быть разума, выглядит глуповато, оттенки идиотизма проскальзывают.

« Мне говорят мои противники, что у животных нет самосознания », — нападает Дарвин. « Но как мы можем быть уверены, что старая собака с прекрасной памятью и некоторой силой воображения, видя сны, никогда не вспоминает ее прошлые удовольствия или страдания в охоте? И это будет формой самосознания. С другой стороны, мистер Бушнер (Buchner) заметил, как мало способна задействовать свое самосознание или рефлексировать о природе ее собственного существования жена деградировавшего австралийского дикаря, употребляющая разве что несколько абстрактных слов и не умеющая считать более четырех?.. »

Простим английскому естествоиспытателю неуклюжее расистское предпочтение старой английской собаки из пары — собака или австралийская дама, жена дикаря, но сосредоточимся на том, что эти наблюдения — не наука, ну никак не наука.

Дарвин пытается убедить нас в том, что речь присуща не только человеку, с помощью столь же ненаучных «наблюдений». « В Парагвае обезьяна Cebus azarae, когда она возбуждена, издает по крайней мере шесть различных звуков, которые возбуждают в других обезьянах те же эмоции ». Дарвин подчерпнул эти «научные» сведения из Антропологического ревю за 1864 год, объясняет ссылка. « Наиболее замечательный факт, продолжает гений, тот, что dog, будучи одомашнен, выучился лаять в по меньшей мере четырех или пяти отчетливых тонах. Несмотря на то, что лаяние — новое искусство (именно так, Although barking is a new art), нет сомнения, что предки собачьего рода выражали свои чувства криками различного рода. У одомашненной собаки мы имеем лай согласия, как в охоте, так же как и рычание, вопль или вой отчаяния, к примеру, когда собака заперта, лай в ночи, лай удовольствия, когда dog вышел на прогулку с его хозяином (master) и очень отчетливый лай просьбы или мольбы, как в случае, когда он хочет, чтобы открыли дверь или окно ».