Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

Через какое–то время, кончив на каблуковской голове пару раз, Квартилла легко соскочила с кровати, ее примеру последовала Хрисида, и, немного посовещавшись, дамочки решили взяться за лечение поосновательней. Вооружившись самым большим приапом (то бишь кожаным фаллосом), Хрисида пристроила другой на бедрах своей госпожи, потом велела Д. К. лечь на живот, видимо, в последующей операции главная роль отводилась Квартилле, ибо именно матрона, заменив Хрисиду у задницы Каблукова, сначала смазала чем–то острым и едким отверстие каблуковского ануса, а потом безжалостно втолкнула туда свой накладной приап, подставив, в свою очередь, собственную пипку накладному приапу Хрисиды. Каблуков взвыл, дернулся, прыгнул как тигр, член его внезапно встал, но потом вновь обмяк, а Квартилла все раздирала и раздирала его задний проход, вопя и изнывая от страсти.

— Боже, — заорал наконец Каблуков, — да отстаньте от меня, бабы еб…е (то ли «аны», то ли «учи», история об этом вопле Каблукова умалчивает). Квартилла, изумленная силой каблуковских легких, выдернула из его задницы свой приал, а Хрисида, уже кончив е…ть (соответственно, «ба») госпожу, стояла на коленях и позволяла трахать себя здоровенному кобелю, непонятно когда успевшему вбежать в спальню. «С меня хватит, — подумал Каблуков, — это же трибазы, да, да, это самые натуральные вакханки!» — и он, полный сил во всем теле (кроме, естественно, собственного паха), выпрыгнул в незаметное маленькое окошко, даже не обратив внимания на то, как непонятно откуда взявшийся второй кобель начал своим большим слюнявым языком лизать клитор Квартиллы, в то время как Хрисида уже успела заполнить свою вагину здоровенной порцией песьей спермы.

«К Тримальхиону, — думал Каблуков, несясь по улице так, что пятки сверкали, — скорее бы добраться до Тримальхиона!»

в которой много едят, много разговаривают, Каблуков любуется лобком Киркеи, а потом снова трогается в путь

Только вот где его, Тримальхиона, искать? Неужели стучаться в каждый дом и спрашивать: это не у вас сегодня большой праздник? Так и по шее схлопотать можно, учитывая — тут Каблуков быстрым взглядом окинул свои голые чресла, — что тунику ему не вернули и наг он так же, как несколько часов назад.

Да, наг, и чем прикрыть наготу? Если бы здесь, в Греческом городе, было принято сушить белье на веревках, то Каблуков не раздумывал бы ни минуты — совершил грех, взял его на душу, пошел против совести. Но не сушат здесь белье на веревках, по крайней мере, не видит этого Д. К. и пробирается вновь мимо домов и заборов в чем мать родила, а что ему еще делать?

Но тут улыбается провидение, видит Джон Иванович неподалеку приближающийся свет факелов, слышит голоса, да голоса знакомые, особенно один, тот, что пониже, чуть бархатистый, чуть раскатистый, этакий приятно–начальственный голос, явно принадлежащий умудренному опытом и мужественному человеку. «Неужели Абеляр? — думает Каблуков, начиная дрожать от холода. — Боги, боги, если это так, то я спасен, чертовы трибазы, — думает Каблуков, — надо же так изнахратить мою задницу, чем они ее мазали, скипидаром с перцем? Не иначе, болит–то как!» И тут его окликают, и голос действительно принадлежит Абеляру, с удивлением рассматривающему обнаженного Джона Ивановича, дрожащего от холода, почему–то покрасневшего, бережно прикрывающего свой пах руками, как фиговым листком.

— Джон Иванович, — распевно говорит Абеляр, — что это с тобой, друг мой, где твоя туника?

Каблуков даже не отвечает, а мычит: — Потом, потом, — и просит дать ему что–нибудь для прикрытия наготы. Абеляр задумывается, шепчется с одним из своих спутников, тот улыбается и исчезает, а затем появляется вновь, но уже с новой белоснежной туникой в руках.

— Держи, — говорит Абеляр Каблукову.

Д. К. прикрывает наготу н чувствует себя почти счастливым.

— А мы тебя потеряли, — продолжает Абеляр, — долгонько тебя не было, так что я пошел искать.

— А это кто? — спрашивает Д. К. про двух спутников единорога.

— Это люди Тримальхиона, забавный он, я тебе скажу, человек, — отвечает Абеляр и предлагает Каблукову ввовь отправиться вместе с ним на пир (словцо это очень точно подходит к сему действу).

Что же, Д. К. не против, Д. К. необходимо успокоиться, и он с удовольствием принимает то самое предложение, от которого отказался (на свою беду, надо заметить) несколько часов назад. Идти им, как оказывается, недолго, да и вообще в этом городишке все рядом, рукой, что называется, подать, даже планчик мог бы набросать Каблуков, если бы нашелся под руками листочек бумаги да какое–нибудь стило еще откопалось, но нет листочка бумаги, нет ничего, чем можно на нем корябать, так что остается лишь словесно изобразить место действия: вот здесь, к примеру, будет точка их встречи с Энколпием, здесь дорога, ведущая в город, тут крестиком отметим дом, в котором Энколпий, Аскилт и Гитон нашли себе пристанище и где побывали совсем недавно Абеляр с Джоном Ивановичем, по этой улочке Д. К. шел к морю, тут вот бухта и берег, где у него украли одежду, по этой улочке он решил пробираться голым обратно, а вот в этом месте, его надо тоже отметить крестиком, ему захотелось поссать, тут–то и был он пленен Хрисидой и двумя неграми со здоровенными кобелями на коротких сыромятных (отчего–то хочется, чтобы они были именно такими) ремнях. А вот по этой улице его, плененного, повели к особняку Квартиллы, из которого он и бежал, подвергшись прежде жуткому насилию с помощью кожаного приапа, то бишь большого искусственного фаллоса, только вот сама Квартилла называла это не насилием, а лечением, но как ни обзови, смысл–то един получается, не так ли, Джон Иванович? Так, так, отвечает он сам себе, мысленно завершая нарисованную столь подробно карту, на которой не хватает пока лишь одной детали, а именно дома Тримальхиона, у ворот которого и остановились сейчас Д. И. Каблуков, друг его Абеляр и двое сопровождающих. На воротах внимание Каблукова сразу привлекла следующая надпись:

ЕСЛИ РАБ БЕЗ ПРИКАЗАНИЯ ГОСПОДСКОГО

ВЫЙДЕТ ЗА ВОРОТА,

ТО ПОЛУЧИТ СТО УДАРОВ.

У самого же входа в дом стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный ярко–вишневым поясом, и чистил на серебряном блюде горох. Над порогом висела золотая клетка, из которой пестрая сорока приветствовала входящих. По левую же руку, неподалеку от каморки привратника, была нарисована на стене огромная цепная собака, а над нею большими квадратными буквами написано:

БЕРЕГИСЬ СОБАКИ

Заинтересованный всеми этими художествами. Каблуков решил пройти вдоль стены, ведущей от привратницкой к дому, и обнаружил много любопытного: тут были нарисованы и невольничий рынок с вывесками, и сам Тримальхион, еще кудрявый, с кадуцеем (см. примечание 70 к «Сатирикону» Петрония Арбитра в любом издании) в руках, ведомый Минервой, торжественно вступающий в Рим. Все передал своей добросовестной кистью художник: и как Тримальхион учился счетоводству, и как сделался рабом–казначеем. В конце портика Меркурий, подняв Тримальхиона за подбородок, возносил его на высокую эстраду. Тут же была и Фортуна с рогом изобилия, и три парки, прядущие золотую нить. Да многое тут было что еще, только Абеляр заторопил Каблукова, мол, нечего глаза пялить, надо поскорее отправляться в триклиний (Джону Ивановичу это слово уже хорошо известно), а то и так подошел Д. К. к самому что ни на есть шапочному разбору.