Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

А еще А. Н.С. говорил, что писатель — проводник идей.

И что они — БС по узаконенной ныне аббревиатуре — просто берут ампулу мысли, покрывают ее шоколадом увлекательного сюжета, обертывают в золотую или серебряную фольгу вымысла и — пусть читатель кушает на здоровье. После чего кто–то получает приятные эмоции, а кто–то вдруг возьмет да и поставит себя на место того же Руматы Эсторского или Рэдрика Шухарта. Только вот вывод из ситуации должен будет делать сам, потому что ответов авторы не дают. Это не их прерогатива — давать ответы. Писатель будоражит, подстрекает, иногда увлекает в ловушку, но остальное — дело читателя…

Наверное, это было для меня самым главным — услышать, что писатель не дает ответов.

Тогда я про это не знал. Иногда мне казалось, что все должно быть наоборот.

Тогда, больше двадцати лет назад.

А сейчас я это прекрасно знаю.

Писатель не дает ответов, он пишет книги.

Про что?

Понятное дело:

ПРО ЖИЗНЬ!

Только вот у каждого она настолько своя…

Для всего цивилизованного человечества 1984 был годом Оруэлла.

Для меня же — крутого рок–н–ролла.

На самом деле я тут ни при чем. Просто так получилось. Во–первых, рьяно исповедуя философию «своего среди чужих…», я предпочитал проводить время отнюдь не в обществе господ литераторов.

Хотя бы потому, что были они по большей частью людьми занудными и желали лишь одного: перейти из разряда непубликуемых в полярно противоположный. Мне же это не грозило. Сдуру напечатав несколько моих рассказов в 1981 году, сврдлвский журнал «Урал» предпочел сделать вид, что я или аннигилирован, или просто постоянно пребываю в тонком теле, а рукопись, которую я собрал для того самого издательства, в котором работал с конца семидесятых редактором краевой литературы — книжки про города, птичек и даже про спелеологов — вызвала у рецензента подозрительно чеширскую улыбку и предложение автору вправить себе мозги.

Только поступил я наоборот.

Ничего вправлять не стал.

И задружился с рокерами.

Тем более, что тогдашняя моя жена была певицей — голос у нее действительно был хорошим и хорошо поставленным — это уже во–вторых.

Вот эти–то два факта, выбор определенной среды обитания и наличие жены–певицы, и привели к тому, что 1984 стал для меня ну очень своеобразным годом.

Говоря пафосно:

временем осознания новых горизонтов и

ПОЯВЛЕНИЯ НОВЫХ ЛЮДЕЙ!

Ну и так далее…

Хотя Оруэлл в нем тоже присутствовал, хотя бы как метафора — тогда ведь об этом все талдычили.

Поэтому Новый год мы встречали слушая «Nineteen Eighty Four» Дэвида Боуи, а под самое утро кто–то из едва продравших похмельные глазки рокеров врубил на полную Джанис Джоплин и сопровождавших ее Big Brother and the Holding Company [53] «Большой брат и Компания держателей акций», можно — «акционерная компания». .

БОЛЬШОЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ!

В лежащем на моем столе томике Оруэлла в замечательном переводе В. Голышева написано «старший», но «большой» мне нравится — не напишешь же «больше», так что просто:

БОЛЬШОЙ БРАТ МНЕ НРАВИТСЯ!)))

Встречали мы тот самый 1984 на квартире одного бывшего студента–филолога, бас–гитариста из группы моей тогдашней жены и — как мне помнится — ее очередного любовника. Сейчас он живет в Израиле. Уже много лет. Какое–то время был там грузчиком, это все, что мне про него известно.

Но вообще–то я ему страшно благодарен.

ИМЕННО ТАК: СТРАШНО!

Такая вот наипревосходнейшая степень благодарности, и есть за что.

Только благодаря ему я попал в мае того оруэлловского года — а еще он был годом Крысы по восточному календарю — в Ленинград, на второй фестиваль питерского рок–клуба. Точнее, с помощью одного моего сокурсника появилась возможность получить билеты и место в гостинице, а благодаря бас–гитаристу группы моей тогдашней жены на это нашлись деньги. У него был приятель, который их нам ссудил. Но мы их так и не отдали. По крайней мере, я ничего не отдавал — это помню точно.

О самом фестивале я здесь писать ничего не буду. Про все это можно прочитать в моей книге «Live rock’n’roll. Апокрифы молчаливых дней», Екатеринбург, издательство «У-фактория», 2001 год. Это не самореклама, это просто отсылка для любопытствующих, лучше я напишу про свободу.

Потому что уехал я в Ленинград/Петербург одним человеком, а приехал совсем другим. И дело тут не в городе, с которым у меня какие–то невероятно сложные отношения — то ли это я слишком чувствителен для него, то ли совсем наоборот — это он настолько тонок, что отвергает меня, делает плохо, депрессивно, больно. До сих пор не могу в этом разобраться, но — пожалуй — лишь в самый первый раз мое пребывание в Петербурге, с бабушкой и дедушкой, когда мне было десять лет, обошлось без последствий для моей психики.

Такое вот честное признание…

А потом уже все время — с последствиями.

Или же: следствиями, главным из которых для меня оказалось то, что именно на фестивале я познакомился, среди прочих громкоименных субъектов — БГ, Майк, Цой, etc [54] С кем–то это знакомство упрочились и продолжается даже сейчас, к примеру — БГ. Майка и Цоя давно нет, хотя с последним мое общение свелось к одному — пьяный в дымину я носился по коридором рок–клуба за Цоем с воплями: — Витя, выпьем! — Мне до сих пор за это стыдно. — с одним человеком, который не то, чтобы открыл мне глаза на мир, но — скажем так — научил смотреть на него по–другому.

Причем — я совершенно не помню, как это произошло.

Каким образом мы с Курехиным заговорили и о чем.

На том нашем Вудстоке я все время был пьян, потому и не мог запомнить.

Но зато хорошо помню момент опохмелки на второй день, когда мы с бас–гитаристом моей тогдашней жены сидели в какой–то питерской пивной и ждали Курехина.

Самое смешное: он пришел.

Ему тоже было плохо, ему тоже требовалось пиво.

Под пиво мы и начали говорить, о чем — тоже сейчас не помню.

Но это и не надо, я давно уже понял, что никакой памяти не существует, да и меморуинги эти я пишу совсем не для того, чтобы гордо поведать — вот с кем сводила меня жизнь.

Скорее всего, я просто хочу окончательно выбраться из того мира теней, в котором временами бывает так горестно и тягостно бродить годами, хорошо зная, что когда–нибудь и для кого–нибудь ты тоже станешь такой вот тенью, с именем, фамилией, и расплывающимися чертами лица.

Хотя мне бы хотелось встретиться с тенью Курехина, просто для того, чтобы сказать ему

СПАСИБО!

Я не раз пытался сформулировать для себя самого ту роль, которую он сыграл в моей жизни. Проще сделать это здесь и сейчас следующим образом: