Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Это было не слабо, это было круто.

И как раз сейчас, в баре у Артура, мы обговаривали все детали будущей записи моего рассказа «In The Land Of The Clear Colors», музыка Брайана Ино, читать текст должен Питер, история — моя, Боба Шекли.

В СТРАНЕ ЧИСТЫХ КРАСОК [94] Robert Sheckley: «In A Land Of Clear Colors». Mensajero D-2007, Mensajero GM‑2001.A boxed set containing a book and an LP issued by the Galleria El Mensajero, Ibiza, Spain, in an edition limited to 1000 copies. The book is a science fiction story written by Robert Sheckleyand an essential part of it is narrated on the LP — supplemented with back–ground music by Brian Eno. Narration: Peter Sinfield. Music: Brian Eno. Narration engineered & Final mixdown and final mixdown production by Poli Palmer. …

Записывать же все это мы будем в студии одного галериста, нарисовать обложку согласился знакомый южноамериканец, то ли мексиканец, то ли парень из Венесуэлы, Леонар Куэльо.

Ино и Синфилд уходят, я дожевываю стейк и смотрю на Артура.

Тот улыбается и машет мне рукой. В глазах у него пляшут чертенята.

Я встаю из–за столика и иду к стойке. Артур смеется и внезапно суёт мне в лицо носовой платок, пропитанный амилнитратом [95] Амилнитрат — это твердое вещество, в маленьких стеклянных капсулах, эффективное лишь в ингаляциях. В медицине используется при сердечных приступах. Пациент должен разбить ампулу и немедленно вдохнуть содержимое. Он должен уложиться в секунду, но эффект длится 2–3 минуты. Это очень сильный наркотик, он имеет свойство продлевать оргазм. Во многих штатах он продается без рецепта. Передозировка может вызвать головную боль, тошноту, но отравления очень редки. (http://nark–book.narod.ru/other/) . Моё сердце начинает бешено колотиться, происходит короткое замыкание чувств, и я на мгновение погружаюсь в беспамятство…

Последние выделенные строчки принадлежат непосредственно мистеру Роберту Шекли. Я просто их цитирую [96] По тексту, присланному мне Робертом Шекли 7‑го октября 2003 года. .

Что же касается беспамятства, то когда я прихожу в себя, то понимаю:

ПОРТАЛ УЖЕ ЗАКРЫТ.

Мы едем на лодке с мотором к небольшому островку. Самое удивительное, что жара, от которой все изнывали еще с утра, внезапно спала: небо затянуло странными, белесыми тучками, сквозь которые еле пробиваются палящие лучи беспощадного августовского солнца.

Такое чувство, будто Шекли это наколдовал.

Лодка подходит к островку, глушится мотор, мы поочередно сходим на берег. Первой по камням прыгает моя дочь, потом идет переводчица Шекли, потом он сам.

Последним тащусь я.

После Ибицы мне все еще не по себе.

Голова кружится и ноги ватные.

Но мне вновь безумно хочется, чтобы этот старый человек прибегнул к своей непонятной магии.

Чтобы опять заработала формула (xY)(yZ) X Zи я смог увидеть то, чего самому мне никогда не увидеть.

Шекли устраивается под деревом, переводчица садится рядышком, хотя она нам не очень и нужна: я понимаю все, о чем он говорит, он понимает меня, а когда открывается портал, то языковой барьер вообще исчезает, как исчезает и сам язык.

Не видения, не галлюцинации.

Если это как–то и можно назвать, то

полуденными песнями тритонов,

хотя на часах уже третий час дня и полдень давно позади.

Шекли засыпает, минут на пять, прямо тут, под деревом.

Потом открывает глаза и закуривает очередную сигарету. Он много курит. Camel. Крепкий Camel, но с фильтром [97] Есть Camel без фильтра, голову прочищает только так. Или наоборот — засаживает:)). .

— Ну что, — спрашивает он меня. — Еще хочешь?

Я хочу.

Безумно хочу вновь погрузиться в темную, бездонную шахту времени.

Потому что где–то там должен быть свет.

А еще я знаю, что вновь смогу пережить то ощущение какого–то безграничного удивления перед жизнью, благодарности за присущее ей чудо, случающееся всегда в тот момент, когда ты этого уже просто не ждешь.

Как в запомнившемся еще с детства рассказа мистера Боба «Особый старательский»

«Моррисон, шатаясь, побрел к ней. «Попросить бы мне флягу», — говорил он себе, мучимый страшной жаждой, ковыляя по песку к чаше. Вот наконец перед ним стоял «Особый старательский» — выше колокольни, больше дома, наполненный водой, что была дороже самой золотоносной породы. Он повернул кран у дна чаши. Вода смочила желтый песок и ручейками побежала вниз по дюне.

«Надо было еще заказать чашку или стакан», — подумал Моррисон, лежа на спине и ловя открытым ртом струю воды.» [98] Перевод А. Иорданского.

— Ну что, мы едем? — спрашивает Шекли.

— Летим! — отвечаю я.

— Падаем! — смеется он.

Портал вновь открывается.

— Хочу увидеть Берроуза! — кричу, чтобы заглушить рев времени.

— Живого? — уточняет Шекли.

— Живого! — еще громче ору я.

— Тогда в Нью — Йорк, — так же громко кричит мистер Роберт, в 1971, а может, и раньше! Вон видишь человека, похожего на труп?

Человек, похожий на труп, стоит у окна и смотрит куда–то вниз.

Я набираю в легкие побольше воздуха и на секунду зажмуриваюсь.

Потом открываю глаза и думаю, о чем мне сейчас лучше всего поговорить с Берроузом.

Именно Шекли зародил во мне очередную придурошную мечту.

Точнее, нужным образом ее конкретизировал.

Можно даже сказать: — вербализовал: —)).

В его до удивления внятном американском произношении мечта звучала кратко и обрывисто:

NAXOS!

— Я люблю читать про греческие острова! — перед этим сказал я ему и добавил: — Может потому, что там никогда не бывал.

— Поезжай на Наксос! — ответил мне Шекли.

Вообще–то я всегда любил читать про острова. Задолго до того, как впервые оказался в Средиземноморье. На каких–то я даже бывал, ничего особенного, но все равно забавно — тот же остров Русский, что неподалеку от Владивостока, не только надолго въелся в память своими склонами, густо поросшими лимонником и какими–то таинственными, темными, широколиственными деревьями, так еще запомнился безумной эскападой одного давнего приятеля, решившегося прогуляться к вершине и случайно угодившего в яму, из которой долго не мог выбраться, да и не смог бы сам, пока мы его оттуда не извлекли.

ХОТЯ НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ВСЕ ЭТО ОПЯТЬ ЖЕ:

ГЛЮКИ ПРОШЛОГО,

иначе говоря — меморуинги.

ПОЛУДЕННЫЕ ПЕСНИ ТРИТОНОВ…

Но те острова, о которых мне доводилось читать, были совершенно иными.

Дело даже не в Стивенсоне с его «Островом сокровищ», и не в «Необитаемом острове» Жюля Верна.

И не в полинезийском рае Гогена, про который я тоже читал — вроде бы «Луна и грош» Моэма.

Дело вообще в рае.

Островной рай — island paradise.

А рай, как известно, ожидает нас отнюдь не в этой жизни.

Хотя все возможно…