Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

ДО ОМЕРЗЕНИЯ ХОЛОДНО.

Тогда мне и привиделся город, изнывающий от жары, а недели две спустя я понял, кто в нем будет жить и что делать…

Но я бы никогда не смог этого придумать, если бы когда–то не прожил два года в портовом городе на берегу Японского моря.

И не только потому, что Владивосток оказался Обетованной Землей Жвачки, хотя бы потому, что драконы летали по нашему классу, не переставая. Главное, чтобы хоть кто–то в семье ходил в море, или у кого–то были знакомые, которые ходили в море, или, на крайний случай, работали в порту, а такие были у всех, даже мой отчим работал на каком–то «морском» заводе инженером по технике безопасности — до этого он был журналистом, потом отсидел за гомосексуализм, потом не знаю, что, а вот когда мы встретились, то он работал на упомянутом заводе и еще не знал, что через два года уедет в Москву, защит диссертацию по театральному критику Кугелю и останется в столице до конца жизни.

А может, и знал, но мне не говорил.

Во Владивостоке ни мать, ни отчим мне вообще ничего такого не говорили, поэтому я и стал там самим собой.

А не только из–за того, что там было много драконов с именем «Жевательная резинка».

ТАМ ВООБЩЕ БЫЛО МНОГО ЧЕГО…

Например, по улицам ходили цветные люди.

Это значит — ярко, разноцветно одетые.

Откуда я приехал все были или черные, или серые.

А здесь — в цвета радуги.

На них было приятно смотреть и хотелось быть похожим.

Иметь куртку в широкую полоску, одна — красная, другая — синяя, третья — предположим, зеленая.

Я ведь не помню, как это выглядело на самом деле, наверное, у меня просто временной дальтонизм.

Хотя когда у меня появилась настоящая японская куртка, то она была темно–болотного цвета.

Я ей очень гордился. Мне казалось, что в такой должен был ходить сам Джеймс Бонд!

Я ведь не видел ни одного фильма, зато:

МНЕ РАССКАЗЫВАЛИ ПРО НИХ ТЕ, КТО ВИДЕЛ,

например, одноклассник отчима, который тоже ходил в море — метеорологом на научном судне.

Когда мы познакомились, он как раз вернулся из рейса, где то ли в Сингапуре, то ли в Йокагаме, а может, еще каком восточном портовом городе, смотрел «Жизнь дается дважды».

«YOU ONLY LIVE TWICE»,естественно, что с Шоном О’Коннери.

Этот одноклассник отчима вообще сыграл в моей жизни немаловажную роль, выступив своеобразном проводником в несуществующий вообще–то мир.

Тогда не существующий.

Мир за той стороной занавеса.

Я шел по вечерним улицам закрытого портового города и мечтал, что залезу в трюм какого–нибудь парохода и уплыву куда–нибудь за много–много миль.

Несмотря на пограничников, таможенников и агентов спецслужб.

В своей дурацкой куртке, которую Бонд бы никогда не надел.

Но я ведь не знал об этом и вообще плохо представлял, как он выглядит — этот самый Шон О’Коннери.

Зато мне недавно рассказали про это кино, как оно начинается, кто там кого убивает и как.

На удивление, я даже что–то запомнил — когда много лет спустя случайно увидел именно эту серию по НТВ, то сразу признал.

Сначала мы жили в районе порта, потом перебрались к университету, почти в самый центр.

Жить у порта была прикольней — там и ночью что–то грузили, горели прожектора, суда давали отвальные гудки.

Зато в доме возле университета у нас была большая квартира, точнее, две больших комнаты в общей квартире.

И одна из них была моей,

ПЕРВАЯ В ЖИЗНИ СВОЯ КОМНАТА!

В ней можно было закрыться и слушать BEATLES, только проигрыватель стоял в комнате отчима и матери, так что BEATLES я слушал там.

Это все тот одноклассник, ходивший в море — Джеймс Бонд, Beatles, журнал «Playboy» с сисястой блондинкой на обложке.

Случайный номер, принесенный явно не для меня.

Очередной артефакт, вытащенный из небытия.

Инобытия.

Где все ходят в цветных куртках и где, скорее всего, другой воздух.

Не такой удушливый, хотя и во Владивостоке воздух заметно отличался от свердловского.

В нем уже проскальзывала свобода, может, из–за того, что рядом было море.

Если забраться в трюм, то можно свалить к конкретной матери,

MOTHERFUCKER, YO-YO,

и никто тебя не найдет, если, конечно, ты незаметно просидишь так несколько долгих недель. Или даже месяцев. Без жратвы и питья. Поэтому я и не свалил, скорее всего, именно поэтому, хотя думал тогда об этом постоянно.

Сейчас уже не думаю, motherfucker, yo–yo…

Хотя может, это стоило бы сделать.

И добраться так до Йокагамы или Ванкувера.

Сиднея или Сан — Франциско.

Может, тогда жизнь началась бы раньше, на два десятка лет.

Мне очень часто кажется, что они меня обокрали, и именно на эти два десятка лет.

И что если бы я тогда не уехал во Владивосток, то так бы и не проснулся и ничего этого не знал.

Не понимал, не видел, не чувствовал.

Был слепым.

«Мальчик–зима», песня группы Nautilus Pompilius.

В свой последний приезд во Владивосток я тоже там был с рокерами, с мало кому еще на тот момент известной группой Чайф. Город показался мне не просто убогим, а изнахраченным, покрытым плесенью и паутиной, доживающим свои последние то ли годы, то ли уже месяцы.

И шел дождь, постоянно шел дождь.

Первые дни море было бурным, но стояло уже начало июня, скоро распогодилось, временами появлялось солнце и становилось тепло.

Хотя вода все равно была холодной и мы не купались.

Я прошел мимо своей школы, мимо дома, где некогда жил мой самый лучший друг, потом мимо другого дома, где жил когда–то я сам.

Все это было мертвым, оставшимся в другом, исчезнувшем мире.

Уже распавшимся на части и превратившимся в прах.

Точно так же в свое время исчезли и драконы.

Ведь в любой лавчонке можно купить себе жвачку, я много курю, поэтому постоянно жую отбивающий табачный привкус «Орбит Эвкалипт».

Далее следуют три последние фразы:

Дракон оказался повержен… Остались лишь потерявшие волшебство, почему–то ослепительно–белые зубы. В расфасовке по 10 штук, средняя цена — 8 рублей за упаковку…

Где–то пару лет назад я вдруг понял, что всю жизнь совершенно неосознанно коллекционировал моря.

Как другие — бабочек, пустые бутылки, солдатиков или женские трусики.

Бабочек я тоже какое–то время собирал, пока мне в руки не попался один из романов Набокова, и я понял, что собирать бабочек после него писателю нельзя.

Некомильфотно это, хотя можно сказать и по–другому:

ЗАПАДЛО!

Но когда мне в руки попался тот, первый в моей жизни, роман Набокова, то собирание морей шло уже полным ходом.

Сейчас я понимаю, что занятие это абсолютно метафизическое, даже если морскую воду набрать в заранее припасенную бутылку и потом хорошенечко запечатать пробкой, то это будет всего лишь украшение интерьера стеклотарой со странным содержанием внутри, а никак не гордое обладание несметными богатствами, которые любой, уважающий себя коллекционер время от времени стремится продемонстрировать окружающим.