Андрей Матвеев - Случайные имена

Сашка безмолвно пожал протянутую ему женскую руку (холеную? пухлую? сильную? изящную? — можно продолжать долго), а потом вдруг взял да поцеловал, сказав при этом:

— Очень приятно, моя фамилия Лепских!

Брюнетка прыснула, засмеялась и коралловая Клара, что же касается X и Y, то они хором закричали: «К столу, к столу!» — и Александр Сергеевич был усажен хозяином между Кларой и Катериной, между двумя К., так и не поняв при этом, кто же из них является подругой хозяина.

— Ну что? — спросил хозяин. — Пожалуй, начнем? Кто хочет выпить за мое здоровье?

За здоровье хозяина хотели выпить все, пили, как это водится, водку, вот только особым образом настоянную именинником то ли на апельсиновых, то ли на лимонных корочках. Александр Сергеевич, хотя выпивать обычно не любил, старался на сей раз не отставать от прочих участников застолья, принимал рюмку за рюмкой, даже встал один раз и произнес очень уж проникновенный тост за хозяина дома, между рюмками А. С. плотно закусывал (а закусить, несмотря на холостяцкий быт хозяина, было чем, особенно удалась селедка под шубой, приготовленная, без всякого сомнения, женскими руками, но вот чьими, блондинки, то есть Клары (в таком случае приятеля можно назвать Карлом), или Катерины, вопрос этот не давал Александру Сергеевичу ни минуты покоя, свербил где–то в затылочной части мозга, подталкивал наливать себе еще рюмку, а затем так же быстро опрокидывать ее в рот, куда ты спешишь, даже поинтересовался приятель, а потом добавил:

— Что, хандра заела?

Александр Сергеевич не ответил, лишь посмотрел на него помутневшими глазами да грустно крякнул, отчего–то решив, что лишь брюнетка может быть пассией именинника, а значит, опять ему, то есть г-ну Лепских, ничего не обломится, хотя ведь лишь сам он знает, как хочется ему любви и ласки, нежности и прочих приятностей, что дает мужчинам интимное женское общество, но лишь брюнетка с голубыми глазами могла дать ему это, и не только сейчас, в наступающую минуту, а отныне и вовеки веков, ведь к концу второй поллитры, настоянной то ли на лимонных, то ли на апельсиновых корочках, Александр Сергеевич не на шутку влюбился (втюрился, втрескался, врезался), побив этим даже собственный рекорд скорости (два года назад он за полтора часа прошел путь от симпатии к обожанию новой кафедральной лаборантки, останемся друзьями, сказала она ему пару дней спустя), ну почему так всегда, думает печальный Александр Сергеевич, когда нога его (правая, ибо Катерина сидела справа) касалась плотной и горячей (хотя, может, это ему так лишь казалось) ноги брюнетки (теперь добавим: голубоглазой), отчего она прыскала легким, необычайно воздушным смешком, и смешок этот погружал Александра Сергеевича в чувство до боли знакомое: печалью называется оно, печалью да еще состраданием к собственной судьбе!

— Сколько можно пить? — наконец изрекла Клара. — Может, потанцуем?

— Потанцуем, потанцуем, — подхватил призыв хозяин дома и пригласил Клару на первый же тур непонятно чего под непонятно какую музыку. Александру Сергеевичу уже было все равно, Александр Сергеевич чувствовал себя таким несчастным и никому не нужным, что даже не заметил, что это Клара, а не Катерина пошла танцевать с хозяином, а значит, у него, у А. С. Лепских, был шанс, но его надо использовать, надо встать, подойти к обладательнице голубых глаз, шаркнуть ножкой, кивнуть головой, как бы выказывая этим настоятельную просьбу не отказать в танце, но Алехандро способен лишь на то (коварная это штука, водка, настоянная на корочках!), чтобы выйти на балкон и закурить, немо уцепившись за узенькие перила, хотя никаких перил он сейчас не чувствует, а лишь осознает одно желание: рухнуть туда, вниз, да и покончить таким образом поскорее со своей непутевой жизнью!

— Чего вы грустите, Саша? — слышит он вдруг позади себя голос Катерины и, моментально трезвея, начинает понимать, что эту субботу запомнит надолго, может быть, навсегда. Хотя суббота, надо сказать, еще не закончилась.

Да, суббота еще далеко не закончилась, но празднество по случаю именин приятеля подходит к концу, что будем делать дальше, хочется спросить мне милейшего Александра Сергеевича, добрейшего и приятнейшего в общении г-на Лепских, но я только смотрю, как он оборачивается и с тоской (ну вот, Александр Сергеевич, сейчас тоска–то отчего?) глядит на возникшую в дверном проеме Катерину, ведь — положа руку на сердце — явление это не только неожиданное, но, честно говоря, и не запрограммированное, ибо отнюдь не Катерина должна была появиться на балконе, а коралловая Клара, вот только кто–то (и отнюдь не я) сжалился над Алехандро, перемешал вновь все приготовленные к раздаче карты, сдал одну, сдал вторую, тройка, семерка, вместо ожидаемого туза выпадает голубоглазая подруга, которой, впрочем, еще предстоит стать таковой, а получится это или нет — сие зависит уже исключительно от А. С. Лепских. Нам же остается одно, выступить в роли соглядатаев, этаких любопытных рож, приникших к множеству замочных скважин, ведь — если признаться в одном из самых потаенных желаний каждого из нас — подобное соглядатайство за чужими судьбами порою доставляет большее наслаждение, чем проживание своей, одной–единственной, неповторимой судьбы, а потому побыстрее разбирайте замочные скважины, дамы и господа, третья глава начинается с очередного подъема занавеса, сцена на балконе, герой должен встать на колени и взмолиться о том, чтобы дама его сердца… Впрочем, хватит превращать все в дешевую мелодраму или — паче того — в разухабистый водевиль, героев надо любить, а я ведь действительно люблю их, и — на сей момент — самым, пожалуй, приятным в общении является для меня именно Александр Сергеевич, здравствуйте, говорю ему я в очередной раз, здравствуйте, симпатяга вы мой, позвольте поприсутствовать?

Он позволяет, он смущенно улыбается, чуть подмигивает мне правым глазом, а потом вновь забывает о моем существовании, и я ухожу на второй, а потом и на третий план, становлюсь незаметной точкой, ибо не дай господь помешать Алехандро в намечающемся сдвиге судьбы, ведь мне–то известно, чем он закончится, а ему нет, так что пусть все идет так, как и должно, и пусть добрейший наш Александр ожидает от сцены на балконе лишь только хорошего, отныне и вовеки веков!

— Так чего вы грустите, Саша? — спрашивает его внезапно появившаяся в дверях Катерина, и Александр Сергеевич вдруг чувствует, как в уголках его глаз навертываются непрошенные и такие неуместные сейчас слезы.

— Простите, — говорит он, — я слишком много выпил сегодня, вот и стало нехорошо… А грущу… Да не грущу я вовсе, просто душно стало, вот и решил выйти на балкон…