Андрей Матвеев - Случайные имена

Но добираться пришлось, на удивление, не так уж и долго. Часа через два пути по все той же заброшенной асфальтовой дороге (ландшафт за это время не изменился, все то же унылое поле как по правую, так и по левую сторону, низкое, пасмурное небо, временами проносились снежинки, тающие, еще не успев достичь асфальта, Александр Сергеевич даже достал из сумки свитер и напялил на себя — ведь отбыл–то он еще летом, пусть в середине августа, но летом, солнечным, терпким, звенящим как уже упомянутые хрустальные колокольчики, а тут поздняя осень, у него же лишь свитер да тонюсенькая курточка–ветровка, интересно, в чем здесь ходят, как и вообще интересно, что это за неведомая земля такая, куда занесло его волею — да нет, не судьбы даже, судьбою не назовешь то, что произошло с ним, дурацкая мысль, безумная идея, а вот как все здорово получилось, бах, и кресло начинает крутиться, вертеться, бах, что–то грохнуло, взорвалось, то ли взрывпакет, то ли праздничная петарда, и он уже здесь, и нет ни Феликса Ивановича, ни преступно покинувшей его жены, Катерины Альфредовны, да и вспоминается сейчас о них, как о чем–то несущественном, пусть даже г-н Штампль и показал на мгновение свои торчащие клыки из–за ближайшего поворота дороги еще там, в самом начале пути. Показал, но с этим и скрылся, растаял окончательно, хотя неизвестно, надолго ли, а дорога идет, и все интереснее становится Александру Сергеевичу шагать по ней по направлению к таинственному Элджернону, тоска, печаль, отчаяние — все это внезапно вдруг скукожилось до размеров куколки какой–нибудь зачуханной, домотканно–пестрой крапивницы, а когда — еще полчаса спустя — коричневая оболочка упомянутой куколки лопается, то не банальная лепидоптера начинает кружить вокруг уверенно продолжающего свой путь Алехандро, а виденное им лишь на картинках в старых атласах чудо (на мелованном картоне, печать с литографского камня, каждая такая картинка переложена тончайшим крылышком папиросной бумаги) — размером с воробья, а то и голубя, сине–зелено–фиолетовая, с длинными шпорами, со свистом рассекающими в полете воздух, то ли орнитоптера, то ли морфо, то ли еще какая экзотическая тварь сопровождает Александра Сергеевича последние километры пути и исчезает из поля зрения лишь тогда, когда за очередным поворотом дороги он видит веселенькую, ярко–желтую (отчего–то ярко–желтый цвет всегда хочется назвать веселеньким) будочку, а рядом с ней — молчаливо стоящий мотоцикл химерического вида, с двумя рогами руля, у мотоцикла же, так же молчаливо привалившись к нему, торчит здоровенный бугай в странной форме — белая каска с золотой полосой наискосок, черное кожаное трико с золотыми же лампасами, да еще эполеты плюс аксельбанты — такая же химера, как и сам мотоцикл, как и эта будочка, как дорога, да и вообще все то, что происходит с Александром Лепских в эти последние часы, в эти первые его часы, страж порядка, блюститель закона, ловец местных контрабандистов, рейнджер–пограничник, кто ты, хочется спросить Алехандро у все так же молчаливо стоящего незнакомца, лениво посматривающего на приближающегося незваного гостя пронзительным взглядом из–под белой каски с золотой полосой, проведенной наискосок, но мы так далеко ушли от начала абзаца, что пора закрыть скобки и постараться свести концы с концами, то есть окончить то, уже давнее, предскобочное предложение), повторим, часа через два пути все по той же заброшенной асфальтовой дороге Александр Сергеевич Лепских увидел первого живого человека с тех самых пор, когда Феликс Иванович Штампль нажал кнопку, чем и положил начало эксперименту.

— Эй, — осведомился бугай в каске, дождавшись, пока Алехандро подойдет поближе, — ты кто?

Александр остановился и внимательно посмотрел на любопытствующего стража порядка, блюстителя закона, ставим многоточие и продолжаем повествование.

— А ты кто? — внезапно для себя самого ответил он вопросом на вопрос, даже не удивляясь тому, что отлично понимает язык незнакомца и так же отлично говорит на этом языке.

— Поговори еще! — лениво огрызнулся верзила и продолжил: — Откуда и куда идешь?

— В Элджернон, — столь же развязно проговорил А. С. и ничуточки не изумился, когда здоровяк махнул рукой и буркнул:

— Ну иди, только не хами впредь…

— Далеко еще? — вдруг набравшись смелости, поинтересовался Алехандро.

— В первый раз, что ли? — все так же лениво спросил рейнджер–пограничник. А потом добавил: — А ты вообще–то из Дзароса?

— Из Дзароса, из Дзароса, — быстренько пробормотал Александр Сергеевич, догадываясь, что Дзарос — по всей видимости, это страна, и тогда Элджернон — город, скорее всего, что столица, и надо заметить, что в своих умозаключениях он был прав.

— Из провинции? — вновь подал голос ловец местных контрабандистов, а потом добавил: — Закурить не найдется?

— Свои–то кончились? — столь же любезно задал вопрос Александр Сергеевич и в ответ услышал, что да, свои кончились, торчит тут пнем уже невесть сколько, а до смены еще торчать тоже невесть сколько, делать нечего, вот стоишь и куришь, первого человека с утра встретил, да и тот из провинции, откуда, с гор, с побережья?

— С побережья, — ответил, доставая сигареты, Алехандро, всегда предпочитавший море любым хребтам, отрогам и прочим возвышенностям.

— А, — протянул, закуривая, обладатель чудесной белой каски, — тогда, наверное, из Тапробаны… А может, из Скриффельда (при этих словах что–то тукнуло Александра Сергеевича в сердце, но он так и не разобрался что). Так из Тапробаны или из Скриффельда?

— Нет, — мотнул головой Алехандро, дабы не попадать впросак, и отчего–то добавил: — Между… То есть на полпути… В таком маленьком–маленьком местечке…

— Угм, — буркнул внезапно потерявший интерес к теме нахождения отчего дома Александра Сергеевича мотоциклист, а потом поинтересовался: — Давно идешь?

— Давно, — утвердительно кивнул Алехандро.

— Хочешь — подожди, скоро сменят, тогда подброшу до города, подождешь?

— Подожду, — с нескрываемой радостью проговорил Александр Сергеевич, сбросил сумку и растянулся на земле прямо у мотоцикла.

— В карты играешь? — внезапно поинтересовался благодетель.

— Нет… Раньше играл…

— А в скруж?

— Как это?

— Ну, темнота деревенская!.. — и обладатель каски, аксельбантов и эполетов быстренько скрылся в будочке, а выйдя обратно, держал в руках доску, удивительно напоминающую ту, за которой провел Алехандро немало часов, сражаясь со своим серо–замшевым приятелем в увлекательную восточную игру с теплым и нежным названием «го».

— Объясняю! — сказал здоровяк, но объяснять ему практически ничего не пришлось, ибо разницы между скружем и го не было никакой, а в последнюю Александр играл временами просто здорово, то есть когда был в форме, когда ум его не был отягощен посторонними заботами, да и фортуна была на его стороне, как на его стороне она была и сейчас, ибо сыграли они со стражем дороги (подобрев к рейнджеру–пограничнику, Александр повысил его, присвоив более чем романтическое звание) пять партий, и все Лепских выиграл, причем быстро, не напрягаясь, что называется, между делом, то есть между легкой и приятной беседой, которую они начали вести сразу же, лишь первый камешек черного цвета упал из руки Алехандро на сделанную из незнакомой породы дерева доску («Это из дерева шао», — ответил на вопрос, отчего–то не удивившись, Фарт, так звали нового знакомца Александра Сергеевича). Впрочем, говорил в основном Фарт, Александр лишь вставлял междометия да иногда подбрасывал пару- другую вопросиков — боялся попасть впросак, показать, что не из Дзароса он, а совсем из другой земли, и какая из них сейчас неведомая — один Бог разберет. Только вот ничего интересного Фарт ему не поведал, жаловался, главным образом, на службу, проклинал своего начальника, капитана Третьяна, да говорил о том, что времена настали тяжелые, цены постоянно растут, денег не хватает, вот и приходится горбатить, был бы помоложе — пошел бы в вольные торговцы, сейчас это разрешено, совсем не то что при прежнем режиме, года три назад, хорошо, конечно, что вновь вернулись их Светлыя Величества, вот только страну настолько довели за то время, пока они скрывались в эмиграции, что простому люду сейчас не легче, а тяжелее, ну да что он все об этом да об этом, ведь у них (у Александра Сергеевича то есть) в провинции не лучше, а хуже, так что давай–ка, еще партию сыграем, ты не против?