Андрей Матвеев - Случайные имена

Что тоже оказалось несложно, для начала Вивиан посмотрела несколько фильмов с покойной кинодивой, оказавшейся плотно сбитой блондинкой с упоительно–округлой грудью и полными, стройными ножками (нам бы она напомнила хозяйку кафе «У Олиньки»). Что касается волос, то это делалось просто — Вивиан подстриглась и покрасилась, правда, это вызвало неодобрение отца с матерью, но на них Вивиан махнула рукой, ведь судьба незадачливого брата волновала ее в то Рождество намного больше, чем ворчание родителей. Хуже обстояло дело с фигурой, ибо, будучи примерно одного роста с бывшей женой Себастьяна, Вивиан была не так уж плотно сбита, да и грудь ее была на размер меньше, хотя поролон в лифчике сослужил, надо заметить, свою службу, вот только от привычки носить облегающие платья пришлось отказаться, а перейти на более объемную одежду, так что фигура Вивиан стала похожа на мерцающее во тьме кинозала соблазнительное изображение загадочной женщины с раскрытым веером в левой руке и пустым флакончиком из–под трампля в правой, но это не больше, чем риторическая фигура, остается еще упомянуть, что и походка Вивиан (через день–другой тренировки) стала подобна плавной, соблазнительной походке все той же кинодивы, подготовка закончена, можно начинать эксперимент, для чего Вивиан облачается в платье, точь–в–точь похожее на одно из платьев женщины с веером и невзначай показывается на глаза полу — (а может, что уже и полностью) безумному Себастьяну, наглотавшемуся трампля и мрачно бредущему по плохо освещенному вечернему коридору особняка, в котором герцоги Альворадо отмечают тождество. Себастьян смотрит на Вивиан как на видение из потустороннего мира, на лице его появляется тень осмысленной улыбки, но быстренько исчезает. И тогда Вивиан делает следующий ход: ночью она пробирается в комнату Себастьяна и садится рядом с постелью, на которой пребывает погруженный в беспамятство брат. Ее руки лежат на его лбу, Себастьян открывает глаза, видит знакомое лицо, знакомые глаза и губы, Вивиан ли это или его покойная жена — сейчас не имеет никакого значения, он улыбается еще более осмысленно, чем вечером, в плохо освещенном вечернем коридоре стоящего на отлете особняка и вновь погружается в беспамятство, когда же оно проходит (наступает утро и комнату заливает неяркий свет, проникающий сквозь шторы), то он видит небрежно брошенное на спинку стула платье своей жены, столь хорошо ему знакомое платье. Себастьян встает, Себастьян напяливает пижаму и впихивает ноги в мягкие домашние туфли, Себастьян, еле–еле шаркая подошвами, выбирается в коридор и бредет по нему, заглядывая то в одну комнату, то в другую, в голове что–то проясняется, он почти уверен, что смерть жены — лишь подлянка искривленного сознания, усмешка того исчадия ада, что последние месяцы играет с ним в жесткие, мучительные игры, ему внушили, будто жена мертва, на самом деле она просто уехала на съемки, а та кукла с веером и пустым флакончиком из–под трампля — лишь фантом, очередная иллюзия в мире, который и так состоит из одних иллюзий, так что одной больше, одной — меньше, все это не важно, гласное же — отыскать обладательницу этого небрежно брошенного на спинку стула платья, столь хорошо знакомого и глазам, и пальцам Себастьяна, но хозяйка не отыскивается, несчастный Себастьян Альворадо уже было отправился обратно в свою комнату, проклиная на чем свет стоит того, кто насылает эти тягостные и бессмысленные видения, но тут — посмотрев в окно, — как вот только Вивиан столь умело срежиссировала ситуацию? — он увидел на плохо (как и вчерашний коридор) освещенной аллее, ведущей от особняка к берегу острова, женскую фигуру в плаще, которая (естественно) была фигурой его покойной жены. Только не надо думать, что Себастьян сразу же поспешил на берег, отнюдь нет, сил у него хватило лишь на то, чтобы добраться до комнаты и рухнуть в постель, а рухнув, забыться сном, во время которого Вивиан опять оказалась рядом и опять ее рука гладила голову Себастьяна. Еще два дня продолжились эти развлечения, а на третий, когда Себастьян бросив пить трампль, нагнал псевдодиву в одной из темных аллей парка, она отдалась ему прямо на мелком коралловом песке, ибо не сделай Вивиан этого — Себастьян Альворадо никогда не смог бы вновь стать самим собой и не написал бы ставшего бестселлером романа «У бездомных нет дома», прочитанного несколько дней назад Александром Сергеевичем Лепских как раз в тот момент, когда в небольшом пансионате «Приют охотников» на берегу далекого сейчас горного озера развертывались последние акты драмы между Сюзанной, К. и Александром Сергеевичем Л., то есть Лепшиным, второй роман которого по совсем уж неимоверному стечению обстоятельств носил то же, что и последний роман Себастьяна Альворадо, название, хотя пока об этом не знают ни тот, ни другой, как не знают они и друг друга, ибо принцесса Вивиан знакомит своего брата, любовной связи с которым (больше четырех лет длился, между прочим, их роман) два месяца назад был положен конец, со своим новым секретарем, но вернемся к Себастьяну, который, давно уже излечившись от пагубного пристрастия к трамплю, не позволил себе в этот раз тяжелейшего нервного расстройства, а сразу же уехал в Тапробану, где и проводил время, занимаясь подводной охотой да просиживая вечера в баре в ожидании того самого дня, когда кабриолет с багровозатылочным шофером притормозит поздней ночью у приоткрытых ворот тапробанской резиденции герцогов Альворадо, и Вивиан представит Себастьяну своего нового секретаря, но это совсем не значит, что наша история подходит к концу, будем считать, что это лишь начало и продолжим рассказ о том, что случилось после того, как Вивиан Альворадо отдалась своему брату Себастьяну, а случилась, надо сказать, любовь, о чем, впрочем, сами брат и сестра Альворадо пока еще даже не догадываются.

Да и как им об этом догадаться, если Вивиан для Себастьяна была всего лишь покойной женой, этой кинодивой, крашеной куклой из одноименного романа, внезапно возродившейся при мало понятных обстоятельствах, ведь, несмотря на трампль, Себастьян довольно отчетливо помнил тот тоскливый день, точнее же говоря, то, еще более тоскливое утро, когда, войдя в спальню жены, он обнаружил ее распростертой на большом фундадорском ковре с пустым пузырьком из–под трампля в правой руке и с раскрытым детским веером в левой. Эта картинка неотрывно маячила перед глазами младшего Альворадо в тот час, когда заунывный (как и положено) голос священника вел заупокойную службу, а хозяин погребальной конторы шептал на ухо обезумевшему от горя Себастьяну, что церемония затягивается, и это может сорвать ему весь дневной график, так что пора прощаться с телом покойной и переходить к кремации, ибо именно кремировать завещала себя кинодива, кремировать, а пепел развеять по ветру, что Себастьян и сделал собственноручно, уехав для этого далеко за город и найдя место поглуше — уютную такую лесную полянку в горах, напоминающих, между прочим, подобные же, только совсем в другом месте (еще там было озеро и здание пансионата на берегу), что, вполне возможно, и послужило началом всей последующей череды событий и даже определенным образом воздействовало на явление в сей мир непосредственно герцогского семейства Альворадо со всеми его чадами и домочадцами, вот только отчего это именно так — кто знает, есть лишь факт, состоящий в присутствии между нами Вивиан и Себастьяна, а стоит ли его интерпретировать, объяснять, подвергать рассмотрению то с той, то с другой стороны в то время, когда заливающийся слезами несчастный вдовец, уже, впрочем, загрузившийся с утра немалой дозой трампля, собственными руками достает из красивой серебряной урны несколько сероватых горсточек мелкого пепла и разбрасывает по поляне — конечно же, не стоит, хочется сказать мне и добавить, что это будет попросту бесчеловечно, на что Себастьян отвечает утвердительным кивком и просит оставить его одного в сей скорбный час, что мы с удовольствием и делаем, возвращаясь к упомянутому Себастьяну некоторое время спустя, настигнув его в одинокой аллее острова Керкс, где он только что вступил во владение телом собственной сестры, принцессы (герцогини) Вивиан Альворадо, вот только сам он пока даже не подозревает об этом.