Михаил Попов - Ларочка

Душевное равновесие было непоколеблено, работала лишь голова, инстинктивное движение интеллектуальных извилин. Политика — грязь, это оставалось ясным. Речь могла идти только о чисто гипотетической возможности восстановления технической справедливости.

Сергей Иванович сделал скорбное лицо.

— Вы хотите сказать, что поезд ушел?

Он кивнул и вздохнул.

— Но ведь еще целых полтора дня до… Я бы успела зарегистрироваться, и все что надо подписать. — Уже немного вспыхивая, начала Лариса.

— Другие люди. Понимаешь, пришел другой человек, с ним не договоришься. По крайней мере, мне с ним не договориться.

— Кто же меняет чиновников в такой момент?

— Почечная колика. На место Самвела Арамовича сел зам.

Лариса дернула щекой.

— Поезд еще не ушел, а вы уже перепродали мой билет.

— Лариса… Правда, глушняк, я бы со всей душой, но с Шамариным мы даже не здороваемся. Он мне противен.

Она сделала стойку.

— Шамарин? Какой Шамарин?

Сергей Иванович рассказал.

— Ты его знаешь?

Лариса кивнула.

— Знаю. Мне он тоже противен.

— Ну, вот видишь!

Снег вдруг повалил густо–густо.

— Сергей Иванович, вы меня подвезете, где я тут машину поймаю?

Он сделал неуверенный жест, мол, я же в церковь собирался. Лариса не дала ему даже рта раскрыть.

— Поверьте, к Богу вы всегда успеете, а у меня всего полтора дня осталось. И потом, это ведь из–за вас все так затянулось.

Человеку, который решил заняться спасением души, всегда трудно возражать человеку, у которого срочное дело. Как–то неловко, в самом деле, Бог–то ведь действительно никуда не денется. К тому же вспомнилось безобразное поведение Галины Агеевны во время тех же поминок, обвиняя Ларису в том, что она может устроить бесчинство, она сама…

— Ладно, поехали.

В голове у Ларисы уже созрел рисунок маршрута. Сначала — к Бабичу, все бумажки у него. В те времена пробки еще не стали подлинным бедствием. К тому же шофер Сергея Ивановича был несомненным артистом своего дела, так что до Палихи долетели пулей.

— Ну, я свободен, Ларисочка? — Сергей Иванович был единственный, кто называл ее именно так.

— Вы же знаете, что я не люблю, когда меня так зовут.

Он вздохнул.

— Ну, вот я все время перед тобой виноват.

Конечно, можно было бы заставить его сидеть тут и ждать, пока она поднимется за своим нукером, но это уже попахивает перебором. Он уже отработал большую часть своего предательства, нагибать дальше вредно, можно перегнуть. Но и отпускать просто так…

— Можете ехать, дальше я сама знаю, что мне делать.

Сергей Иванович выдохнул с облегчением.

— Только от вас — один звонок. Пажитнюку. Какая подходящая фамилия для агрария, правда?

— Да, но…

— Вы ведь не успели дать полный обратный ход с «Братьями и сестрами».

— Специально, конечно, нет, только у него я думаю все сверстано, они уже собирались.

— А вы позвоните, и подверстайте. Техническая неувязочка, мол. Обо мне он слышал, и одобрял, я знаю. Чего вы так дышите?

— Понимаешь, Ларисочка, ой, извини…

— Да черт с ним.

— Он ведь старинный друг Аристарха, ему будет трудно… откажется, его и за неделю не уломать. А время же… И Галину Агеевну он знает. Свидетелем был на свадьбе.

Схема получалась отвратительная. Сергей Иванович осторожно погладил Лару по плечу.

— Да, брось ты это. Что за гонка, не последние выборы, будут еще…

— Я для него как красная тряпка, для Пажитнюка?

— Вроде того.

— Убираем красную тряпку. Без баб!

— Что?

— Первым пойдет Михаил Михайлович.

— Какой? Ах, этот?

— Да. Он формально у нас почпред, по документам проведен. Пажитнюк его знает?

— Черт его знает.

— Так вот вы и позвоните. Меня мол, отодвинули, наказали, с кашей съели.

Сергей Иванович набычился, слишком много крутых виражей за последние деньки, ему не нравился такой несолидный стиль.

— Ладно, доеду, обмозгую.

— Нет, нет, вот у вас тут телефончик стоит, снимайте трубочку, снимайте. Ну, что вы, Сергей Иванович, один разговор, последний. Остальное я сама.

Когда она входила в квартиру Бабича, то даже что–то напевала, что–то чардашное, частичка черта в нас живет в суровый час. Открыл дверь Никита Семенович, отец Бабича, директор мясокомбината. Ларису он обожал, и хотя все знал об отношениях своего сына с «царицей», как он ее называл, при всякой встрече полушутливо предлагал ей бросить этого «мозгляка» и «махнуть в Дагомыс».

— О, мой колбасный король! — На автомате пела Лариса, давая возможность мусолить левую руку толстым губам директора, а сама параллельно командовала своему помощнику немедленный сбор–поход.

— Как уже?! И даже буженинки свеженькой с нами не разрежете?!

— Никита Семенович дело государственной важности! Бабич, иди лови машину.

— Но тогда, хотя бы сухим пайком. Вот, это подарочный комплект, называется «12 месяцев».

— Что за название? Бабич, я уже спускаюсь, соглашайся, сколько бы не просили!

Никита Семенович протянул ей квадратную, роскошно украшенную как бы конфетную коробку.

— Двенадцать палочек сухих колбас, вот в эту целофановую амбразурочку вы можете видеть этих красавиц. Посмотрите, их как будто сам Фаберже ваял.

— Спасибо, спасибо, сервелатный рыцарь мой.

— Умоляю, умоляю вас об одном, не переходите в вегетарианство, иначе моя жизнь потеряет всякий смысл.

— Обещаю. — Крикнула Лариса, ныряя в лифт.

— А где он?!

Секретарша пожала плечами.

— Пятница.

— Еще полтора часа до окончания рабочего дня. И как можно в такой день вообще уходить с рабочего места?!

Она рассчитывала увидеть здесь толпы возбужденного народу, в последний момент прорывающегося к окошку, чтобы всунуть туда свои бумажки. Она готовилась прорываться, протискиваться, подкупать, и скандалить, льстить и хамить. А тут — пустыня. Уборщица со старинным пылесосом идет куда–то вдаль по унылой ковровой дорожке.

— Да все уже закончилось, девушка. Все кому надо оформились. А у Антона Петровича, у Шамарина сегодня юбилей.

— Да, какой может быть… Юбилей? Где? Где он живет? Хотя, где он живет, я знаю.

Секретарша улыбнулась, и просто из чувства превосходства над этой недотепистой теткой, сообщила.

— Зачем дома, он отмечает во дворце «Магистраль». Только вам туда не пройти. По приглашению.

— У вас остались лишние? Обычно всегда остаются лишние.

Та, вдруг почувствовав, что позволила себе слишком много, резко замкнулась, опустила глаза.

— А где он хотя бы этот дворец, «Магистраль»? Вы что оглохли?!

Бабич осторожно потянул Ларису за локоть, шепча, что он знает куда ехать.

Помчались по Ярославке мимо ВДНХ, уже было почти темно, ноябрьские ранние сумерки. Лариса любила смотреть на знаменитую ракету с изогнутым выхлопом, и сейчас, когда они пролетали мимо освещенной прожекторами скульптуры, она почему–то подумала, что ее судьба чем–то напоминает эту ракету, и ее порыв и ее изогнутую струю.