Эдвард Хох - Великий американский роман

«Она свернулась на кровати, словно усталый знак вопроса, ожидающий ответа его тела».

Я прочитал фразу второй раз, но она совершенно не изменилась. Пролистал страницы, пока не добрался до следующей главы. Такой же плохой.

— Ланч, Пит! — крикнул кто-то, пробегая мимо моего закутка.

Я согласно кивнул и бросил рукопись на стол. Действительно, самое время, чтобы перекусить и набраться сил.

Наше издательство — не из крупных, у нас нет расходных счетов, чтобы ни в чем не отказывать ни себе, ни авторам, поэтому на ланч мы ходили в маленькие кафешки, которых полным полно на улицах, выходящих на Пятую авеню. Еда вкусная, обслуживание быстрое, цены приемлемые. И мне предоставлялась возможность пообщаться с младшими редакторами других издательств, читавшими, как и я, самотек.

Там, собственно, я и встретил Гильду, единственную знакомую мне девушку. Она занималась тем же, что и я, в издательстве «Эссошиейтид паблишерс». Гильда уже два года как закончила колледж, но в ней по-прежнему оставалось что-то от участницы группы поддержки.

— Привет, Пит! — она плюхнулась на стул рядом со мной. — Как дела с самотеком в «Райдер и Райдер»?

— Как и прежде. Я, конечно, надеюсь, на «Улисса», но сейчас готов согласиться и на «Саквояжников».

— И не только.

Она заказала сэндвич и «коку».

— Брейди все достает?

Сэм Брейди, тридцатипятилетний шеф-редактор, давно уже видел себя главным редактором и иногда, поскольку нынешний главный редактор, Карлос Уинтер, был ему не по зубам, вымещал свое раздражение на мне.

— Он в Вашингтоне, на конгрессе Ассоциации американских банкиров. Но должен вернуться во второй половине дня.

— Тебе достаточно найти одну хорошую рукопись, Пит, и ты займешь место Брейди.

— Это не так-то легко. Но я стараюсь.

Гильда откусила кусок сэндвича, пожевала, глубоко задумавшись.

— Жаль, что я не умею писать. Я бы написала самый сексуальный бестселлер! А тебе достались бы лавры первооткрывателя таланта.

— Боюсь, «Райдер и Райдер» не стало бы издавать сексуальных бестселлеров. Их больше интересует литературная классика.

— Сказывается влияние Карлоса Уинтера.

Я не мог не согласиться. Уинтер был старейшиной издательского мира Нью-Йорка и, хотя давно преодолел порог пенсионного возраста, не собирался передавать в другие руки узды правления издательством.

— Уинтер, несомненно, ко мне благоволит, — кивнул я. — Даже когда заваливает самотеком, обязательно найдет время, чтобы сказать доброе слово.

Гильда доела сэндвич, допила «коку», а в оставшиеся несколько минут мы погуляли по Пятой авеню. Вернувшись в издательство, я столкнулся в лифте с самим Уинтером, возвращавшимся с какого-то совещания.

— Как поживаешь, Пит? Наткнулся на хорошую рукопись?

— К сожалению, нет, мистер Уинтер. Но не теряю надежды.

— И это правильно, — философски кивнул он седой гривой.

Пройдя к себе, я обнаружил на столе новую груду рукописей, которую принесла секретарь Карлоса Уинтера. Они поступили с утренней почтой и были адресованы ему лично. Мне же предстояло прочесть все и на каждую написать отзыв. В записке секретарь указала, что, если я не справляюсь, могу раскидать их по другим младшим редакторам, но самотек Уинтера я предпочитал проглядывать сам. Писатель, знающий, кто такой Карлос Уинтер, имел на это право.

Первые две рукописи меня не заинтересовали, и я без сожаления отложил их. А вот третья сразу привлекла мое внимание. Прежде всего, внешним видом — триста листов, скрепленных спиралью, и забранных в жесткие коричневые корочки, с аккуратно наклеенными полосками бумаги, на которых значились название книги, имя и фамилия автора: «ГОДЫ ЗЕМЛИ», вышедшие из-под пера Самнера Дода Чэпина. Я такого никогда не видел, к тому же мне понравились и название, и фамилия автора. От них веяло большой литературой.

Действие романа разворачивалось в середине двадцатых годов. У меня учащенно забилось сердце — несколькими днями раньше Сэм Брейди сказал, что издательству не хватает ностальгического произведения. Читался роман очень даже неплохо, учитывая, что писал его никому не известный автор, и я настроился провести вторую половину дня за интересным чтивом.

— Где Питер Травен? — отвлек меня час спустя зычный голос Брейди. Я уединился с рукописью в пустующем закутке, где не было телефона.

— Я здесь, мистер Брейди, — откликнулся я.

Он заглянул в закуток.

— Прячешься, Травен?

— Нет, мистер Брейди. Читаю самотек, пришедший по почте мистеру Уинтеру.

Он посмотрел на раскрытую рукопись.

— Понятно. Хотел попросить тебя сгонять в одно место, но придется обратиться к кому-нибудь другому.

Слова Брейди меня не удивили. Он постоянно использовал нас, как курьеров.

— Не надо, я с удовольствием.

— Нет, нет, работай. — Он уже собирался уйти, но напоследок вдруг спросил: — Что-нибудь дельное?

— Скажу честно, лучший роман из того, что я прочел за год.

— Хорошо! По твоей физиономии видно, что тебе нравится.

— Возможно, то самое ностальгическое произведение, о котором вы упоминали. О семье фермеров в двадцатые годы. Сыновья, на которых рассчитывал отец, ушли на войну и не вернулись. Вкусили городской жизни, и она им понравилась. Этот парень — писатель. Есть, конечно, длинноты, но в целом — все на месте.

Брейди кивнул.

— Может, нам улыбнулась удача? Когда закончишь, отнеси рукопись Карлосу.

Последнюю страницу рукописи я перевернул в начале шестого и сразу взялся за отзыв, как говорится, по свежим следам. «Самнер Дод Чэпин — писатель двадцатых. Можно смело назвать его сельским Фицджеральдом…»

Отзыв занял три страницы. Я оставил его вместе с рукописью на столе секретаря Уинтера, чтобы утром она сразу их увидела, и пошел домой, впервые за долгое время получив удовольствие от работы.

Прошла неделя, прежде чем Карлос Уинтер вызвал меня в кабинет. Я шел туда, как на праздник, потому что на еженедельные планерки меня по причине малого стажа еще не приглашали. Собственно, перед заваленным книгами дубовым письменным столом я до этого сидел только один раз — когда меня принимали на работу.

— Вчера вечером я прочитал «Годы земли». — Уинтер неспешно набил табаком трубку. — Я согласен с твоими рекомендациями. Это хорошая книга.

— Так мы ее опубликуем?

Должно быть, волнение выплеснулось в моем голосе, потому что он улыбнулся, прежде чем ответить.