Владимир Топилин - Тропа бабьих слез

Софья вскакивает с места, напряженно вытянувшись телом, приложив ко лбу ладонь, смотрит вверх по реке, в тайгу. Проходит время, все становится на свои места. Стихает ветер, по-своему, как и прежде, разговаривает речка, а неугомонные птицы, разобравшись на своем языке, разлетаются по своим местам. Девушка опускается на место, клонит голову и опять долго, терпеливо ждет перемен в природе. Она понимает любое изменение в равномерной жизни тайги: что-то новое, необычное всегда сопровождается тревожными сигналами со стороны. И этого не изменить.

На горы опустился вечер. Быстрое солнце завалилось за далекий перевал. Гладь озера окрасилась в серый цвет. Река притупила свой бег. Ветер прилег отдохнуть на пушистые лапы деревьев. Незаметно отсырела трава. Перед наступлением черной ночи умолкли птицы. Пора и Софье идти домой: скоро вечерняя молитва, но перед ней еще надо управиться по хозяйству.

Софья встала, подвязала платок, оправила фартук, шагнул вниз, но вдруг задержалась. Она услышала чавканье копыт по грязи. Девушка вздрогнула, насторожилась: почудилось?.. Еще какое-то время она стояла в напряжении, готова идти дальше, но опять различила ясное фырканье лошади. Сомнений не оставалось: по тропе, сверху, кто-то шел. А кто может идти, как не Григорий? Да! Вон, на далеком повороте, в просвете между деревьев, мелькнула и исчезла тень!.. Софья различила силуэт лошади!.. Это он!..

К щекам девушки прилила горячая кровь. Сердце взлетело и упало, сознание порхнуло сорвавшейся птицей: что делать? Остаться здесь и ждать, когда Григорий подъедет сам? Нет! Лучше выйти навстречу, встать рядом с тропой, а потом, когда он будет проезжать мимо, неожиданно выйти из кустов. Вот будет смеху!

Софья быстро спустилась с пригорка вниз, умело, скрываясь в кустах, поспешила навстречу Григорию рядом с тропой. Наконец-то добравшись до обильного куста жимолости, она спряталась, присела на колодину, стала ждать.

А шаги все ближе, дыхание лошади громче, шум разгоряченного тела мерина явственнее. Софья представляет, где идет конь: вон, сейчас у той разлапистой ели, а тут, у куста заломленной рябины. Еще немного, и он выйдет здесь, между трех кедров… тогда можно будет выбегать из кустов!

Софья собралась силами – самое время! – да тут же присела назад. Из-за дерева выехал Добрынин Иван… за ним Григорий Мальцев… третий – Тулин Василий. Все трое верхом на лошадях, за спинами ружья, по бокам коней небольшие котомки. Софья едва не задохнулась от разочарования: вот те раз, сейчас бы выскочила… напугала. Точно смеху было бы, только не ей, а для них. Родственники и так, нет да и, бывает, потихоньку посмеиваются над ней. А тут был бы основательный казус: Софье бы высказали все, что о ней думает весь поселок, начиная от «Камбалы» заканчивая «Бабой Ягой». Софья затихла, притаилась: пусть пройдут мимо, а потом уж она, следом, по тайге придет на заимку.

Наверно, все так и было, да только Гришка Мальцев вдруг застопорил ход: «Тппрру-у!..» Гришкин конь остановился, вместе с ним остановились все.

– Что у тебя? – повернувшись в седле, спросил Иван Добрынин.

– А… чтоб ее… эти тофаларские ремешки: опять подвязка лопнула.

Все трое спешились, разминаясь, отошли к кустам. Гришка стал возиться постромкой.

– Говорил тебе, зачем эти оленьи подвязки? Что, не можешь ремень задубить?.. – ворчал Иван.

– Знаю… сам давно пожалел… Васька, помоги!

Васька Тулин подошел сзади, помог поддержать и опустить вьюк на землю, отошел рядом, стал заворачивать самокрутку. Софья удивилась: курит! Никогда раньше за ним этого не замечала.

– Вечно у тебя семь пятниц на неделе… – продолжал скрипеть Иван. – Не мог дотянуть до заимки… два шага осталось.

– Ну уж, не гунди, одолел своими учениями… все у тебя так да не так. Все одно, на заимку надо затемно выйти, кто знает, как конь пойдет…

Софья, как мышка в норке перед соболем, молчит, чтобы не заметили, лишь бы скорее ушли.

Все закончилось положительно. Недолго задержавшись, свояки поехали к заимке конной тропой вдоль берега. Софья вернулась домой своей тропкой немного позже. Когда девушка пришла, во дворе происходила обычная встреча. Дед Лука приветствовал родственников своими рассказами о делах на заимке. Фома Лукич давал распоряжения Марии Яковлевне по поводу вечернего ужина. Офицеры степенно стояли чуть в стороне. Поздоровавшись с прибывшими одним поклоном головы, Софья прошла в дом на помощь матушке.

Позже, глубоким вечером, перед сном, она ненадолго вышла на улицу. Под покровом темноты из-за угла Софья случайно подслушала разговор Гришки Мальцева и Васьки Тулина. В надежде, что их никто не слышит и не видит, докуривая самокрутки, мужики негромко делились новым впечатлением.

– А гляко, Камбала-то наша суетная стала! – заметил Васька.

– Да уж, что-то не так… – подтвердил Гришка.

– Никак офицер подкрался…

– Дык пора бы уж, – неприятно засмеялся Гришка. – Сколько можно кобылой ходить?.. Глядишь – и разродится…

Понимая значение этого разговора, Софья почувствовала, как от стыда в голову ударила кровь.

Тихий, теплый вечер застал Григория на перевале Искерки-таге. Преодолевая последний, крутой взлобок, он шел пешком, жалея уставшего коня. Взбитая многочисленными копытами диких животных тропа еще раз ткнулась в пригорок, запетляла между поваленных деревьев, обошла россыпь курумов и неожиданно привела путника на плоский прилавок. Впереди, между стволов деревьев, проявился долгожданный просвет. Густой, черный пихтач поредел, стал низким, мохнатым. То тут, то там насторожились толстые, приземистые кедры. Под ними, путаясь и переплетаясь цепкими прутьями под ногами, потянулся упругий стланик, предвестник альпийской зоны высокогорья. Здесь же, с двух сторон, будто из ниоткуда, выросли угрюмые пики каменных вершин. В чаше между ними сверкнуло серебряным глазом горное озеро.

На границе тайги перед выходом на открытое место Григорий замедлил движение, осмотрелся. Большая, заросшая высокой травой поляна открыла обзор глазам. На левом берегу водоема, на расстоянии полета пули, над травой вырос горелый пень. Гришка остановился, приложил ладонь ко лбу, стараясь рассмотреть объект внимания. Память подсказывала охотнику, что там ничего не было. Он проходил здесь весной, по маленькой траве и не видел постороннего предмета. Это дало повод для размышления.

Простая загадка разрешилась быстро. Легкий ветер изменил направление, принес знакомый запах псины. Вдохнув навет зверя, захрипел, попятился Рубин. Вторя ему, подал голос Кыргыз. Удерживая коня за повод, Гришка проворно снял из-за спины ружье, но поздно. Почуяв человека, пень превратился в медведя, осел в траву и, оставаясь невидимым в высокой дурнине, поспешил прочь. Молодой щенок, оскалив клыки, зарычал, побежал за зверем, но Гришка позвал, остановил его: «Ко мне, Кыргыз! Не ходи, одного задавит!..»