Владимир Топилин - Тропа бабьих слез

Какое-то расстояние Гришка осторожно ехал на Рубине вверх по ключу. Чувствуя напряжение седока, конь шагал тихо, не спеша.

К старательскому стану Гришка подобрался незаметно. Последние метры ему пришлось ползти на четвереньках неподалеку от ручья, чтобы шум воды забивал шорох его движения. Предупреждая возможное присутствие собак, ему пришлось ловить встречное движение воздуха. Подтверждая тонкие навыки скрадывания, кажется, он предусмотрел все, но забыл о своей собаке.

Всю дорогу, пока Григорий ехал к этому месту, Кыргыз бежал где-то рядом, появляясь и скрываясь в поле зрения. Показывая отличные качества охотничьей лайки, молодой кобель всю дорогу следовал за хозяином, редко, предупреждая зверя, подавал голос, где-то пропадал, опять догонял коня по следу и вновь исчезал в тайге. Наблюдая за Кыргызом, Григорий уже видел в нем отличного помощника в охоте и не переживал, когда тот отлучался надолго. За несколько дней такого движения он привык к поведению молодого кобеля, уверенно успокаивая себя мыслью «придет, никуда не денется». В результате этого Григорий больше уделял внимание коню, – как лучше пройти, обойти, провести, – вспоминая о Кыргызе тогда, когда тот появлялся на глаза. Привязывая Рубина там, у ручья, Гришка забыл о собаке и вспомнил о нем только сейчас, когда он залаял на людей впереди него.

Укоряя себя в попустительстве, Гришка чертыхнулся, встал на ноги. Скрываться дальше не было смысла. Кыргыз выдал себя и его. Так или иначе, встреча с людьми неизбежна. На всякий случай приготовив ружье, Григорий смело пошел вперед.

Когда он вышел из тайги на открытое место, ему предстала обыкновенная картина старательского промысла. Неподалеку от ручья был устроен примитивный стан. Под высокими кедрами разместился приземистый балаган-трехстенка, чуть дальше – отвал перемытого песка. На пригорке паслись три лошади. На месте работы стояли, озираясь, два бородатых мужика.

Его появление вызвало у старателей переполох. Мужики испугались лая собаки, теперь ждали появления людей, хотели прятаться, но не знали, куда бежать. Когда Гришка вышел на поляну, лошади увидели его, повернули головы. По их поведению мужики поняли, откуда исходит опасность, бросились в кусты, но было поздно. Гришка узнал их.

– Куда бежите? Стойте!.. Да это же я… Гришка Соболев! – закидывая ружье на плечо, обрадованно приветствовал старателей Григорий, делая шаг навстречу.

Он прошел мимо знакомых лошадей, спокойно приблизился к стану, снял ружье, приставил его к стене балагана, взял кружку, налил из котелка чай, сделал несколько глотков. Его действия выдавали уверенность. Он чувствовал себя здесь своим, как дома. С этими мужиками он был знаком близко, не раз встречался в тайге. Гришка всегда давал им в долг деньги, бывали случаи, бражничал по праздникам. Старатели-золотари были его односельчанами.

Гришка показательно, уверенно ходил на стане взад-вперед, выдавал себя громким голосом, звал хозяев вернуться. Однако перепуганные мужики скрывались, молчали, что вызывало на его губах довольную усмешку: эх, напугал зайцев!

Не скрывая настроение, Гришка присел у костра, снял бродни, вытряхнул из портянок мусор, повесил обувь сушить на вешала. Все еще подавая голос, он внимательно посмотрел по сторонам. Что-то привлекло его внимание, но он не мог вспомнить причину своего любопытства, перевел взгляд на одежду, нарочито стал хлопать руками по вещам:

– Выходите! Вот уж, у страха глаза велики… сами удрали, а золото бросили! А ну, как медведь выйдет?!

Но и на эти укоры ответом ему был тишина. Подбежал Кыргыз, смотрит на тайгу, нюхтит, сердится, чует людей. Вероятно, мужики убежали так далеко, что не слышали его голос. Недоумевая от трусости, Гришка встал, прошел к ручью, теперь уже крикнул громко, приложив ко рту ладони.

Опять никаких признаков жизни… что за дела? Пожимая плечами, осторожно переступая босыми ногами по камням, Гришка прошел по отвалу, опять крикнул. Никто не выходит. Он прошел еще дальше, вверх по ручью, к свежему, грязному, недавно промытому песку, встал на край приямка, еще раз закричал.

Молчит тайга. Лишь в кронах кедров шумит ветер, на поляне храпят кони, да негромко рычит, посматривая по сторонам, Кыргыз.

Гришке не по себе: что происходит? Все же ожидая хорошего, он равнодушно смотрел во все стороны, на высокие горы, угрюмый лес, холодный чистый ручей. От нечего делать он толкнул ногой кирку, перевел взгляд на брошенный лоток… В голову будто кто плеснул кипящий свинец! Гришкины щеки опалили горячие языки пламени, а между лопаток приложили лед. Гришка узнал знакомый лоток для промывки золота!..

Когда-то давно, в пору познавательного отрочества, в тот год, когда Гришка добыл своего первого медведя, отец брал его с собой к далекому Искерки-таг. Много дней ушло на увлекательное путешествие. Сейчас он не помнит, сколько ночей им пришлось провести под открытым небом, какими долгими и крутыми казались первые перевалы и хребты и как болела спина и ноги юного мальчугана от спины коня без седла в долгой дороге. Отец показывал сыну дикую тайгу, ненастойчиво учил тонкостям и премудростям промысловой жизни, показывал гольцы и распадки, рассказывал, где и как лучше пройти в том или ином месте. Гришка трепетно воспринимал уроки мудрости, – «Внимательно смотри вокруг, и увидишь!» – сухим мхом впитывая в себя любой секрет, который мог оказаться во благо. Как прилежный ученик, он быстро научился разводить костер без спичек, находил вонь-траву, отпугивающую комаров и мошку, умело разбивал стан на открытой местности, знал, из чего лучше приготовить веревку, если порвалась лямка у котомки. Когда они возвращались домой, отец вдруг остановился перед старым, корявым, изогнутым ветрами, высотой и временем сухим кедром. Осмотрев умирающее дерево со всех сторон, довольно улыбнулся находке:

– Вот, Гришка! Смотри, какой хороший получится лоток песок промывать!

Он тогда был немало удивлен его словам, но, так как против отца не смел перечить даже бровью, стал беспрекословно помогать ему осуществить задуманную идею. Гришка хорошо помнит, как долго они пилили ствол в нужном месте, потом кололи сутунок на прогонистые отщепы, добираясь до болони. Сейчас он не может подсчитать точное количество рябиновых клиньев, вырубленных им для работы.

Прежде чем вбить в дерево очередной клин, отец долго изучал направление волокон, высматривая, куда пойдет направление раскола. Потом, осторожно забив рябинку в толщу, он бережно, осторожно попеременно подбивал один, другой, третий, пятый клин в свое время, давая задуманному одновременную трещину. И каковым удивительным был конечный результат, когда в последний момент, отделившись от основной массы кедра, у него в руках осталась тонкая, овальная, вогнутая пластина.