Ольга Толмачева - Жаркий день в Гороховке

— Есть инструменты? — спросил юноша по–деловому и сорвал провода с ушей.

Я кивнула обрадованно: полный багажник.

— Я бы мог… Но куда с телегой? — Он задумчиво посмотрел по сторонам, ища выход.

— А может, распряжём лошадь? Там ручеёк, напоить можно, — предложила.

Юноша согласился. Он слез с воза, ослабил на телеге ремни, опустил оглобли — и вот уже рыжая, немного исхудалая кляча, переваливаясь, вместе с нами шагает к мосту.

Юноша был коренастый, крепкий. Неразговорчивый. Обветрены губы. Руки в мышцах–буграх. Одет был в короткие тёмные брюки. Могучая жилистая шея проглядывала в ворот рубашки. Суровый крестьянский облик и ясный, застенчивый взгляд голубых глаз в пушистых, выгоревших на солнце, ресницах. Короткие чёрные волосы ёжиком были выкрашены в льняной цвет. Юноша–блондин — дань моде…

Я улыбнулась: цивилизация проникла и в этот нетронутый уголок.

Говорил он неспешно, немного распевно, сбивчиво. Я поняла, что юношу смущает мой взгляд и вопросы — смотрит украдкой, стесняясь, не глядя в глаза.

— Как зовут тебя?

— Пётр, — сурово выдавил.

— Учишься, работаешь, Петя?

— На тракториста учусь, в техникуме. А сейчас каникулы. Матери по хозяйству помогаю.

Мы подошли к мостику.

— Вот Петруша — наш спаситель, — представила я юношу.

Антонина стояла под ивой, обдуваясь лопухом, как веером.

— Зажарилась? А я сгорела, уже больно. — Я осторожно дотронулась до плеча и попыталась заглянуть на спину, скрутившись. — Посмотри, уже облезаю? — повернулась к ней.

— На–те рубашку. — Петруша стал расстёгивать пуговицы. — Я к солнцу привычный, мне оно нипочем.

Я завернулась в ситцевую ткань, обрадовалась. Закатала длинные рукава до локтей. Концы рубашки завязала узлом под грудью.

— Спасибо, Петруша.

Загорелые щеки юноши запылали от слова «Петруша».

— Ну где у вас тут… Что делать? — хмуро спросил, сдвинув брови.

Мы отправились к духам, в вымершую деревню.

Выверенными движениями Петруша распаковал инструменты, поднял машину, открутил болты, переставил колесо. Дело спорилось в его ловких руках.

— Вот, принимайте работу, — смахнул с лица пот.

— Как быстро — спасибо.

Он опять отвёл взгляд:

— Так что тут… Я привычный… А вам бы не следовало одним по ухабам… — Он с уважением посмотрел на «Ауди». — Одним нельзя — хулиганы… А сами откуда? Не секрет?

— Из Москвы. В отпуск приехали.

— Ой! Из самой Москвы? — не поверил Петруша.

— На кладбище приезжали. К Николаю Журавлёву. Знали такого?

От вежливого «вы» юноша вновь смутился.

— Дядя Коля? Знал, конечно, в прошлом году помер. Хороший мужик был, жалко. А кем ему будете? — Юноша осторожно заглянул в лицо. — Родственники?

— Да-а… — протянула я неуверенно. — Родственники… Конечно, родственники, — тряхнула головой. — Кто же ещё? А вы не знаете, где его семья? Есть жена, дети?

— Дети в городе. А тётка Прасковья — жена его — тут живёт, недалеко от мамки. В Гороховке.

— В Гороховке?

— Деревня так называется. Да вы проезжали мимо.

— Что, и Николай там жил?

— А где же ещё? Там и жил. В колхозе работал.

Мы подъехали к мостику. Антонина вышла из тени. На лугу мирно паслась лошадь, обрадовавшись дневной передышке в работе, неожиданному приключению.

Я полезла в сумку достать деньги.

Увидев смятые бумажки, юноша возмутился:

— Что вы! Я… Я ж не… — Он быстро–быстро заморгал. Мне показалось, сейчас заплачет.

Я убрала руку. Протянула рубашку, снова солнцу подставив спину. Мы тепло попрощались — почти, как родственники.

И снова поехали по дороге в жёлтых подсолнухах. Облака–мячики по всему небу, похожие на крупный белый горох, двинулись следом.

На указателе «Гороховка» я притормозила. Подумав, решительно повернула в деревню.

Переехав овраг, мы очутились на центральной улице. Деревянные домики в резных ставнях стояли рядком, прикасаясь палисадниками в полыхающих мальвах. Около каждого — лавочка.

От жары на улице было безлюдно.

Мы медленно ехали по Гороховке, оставляя за собой столб пыли–пудры. Перед нами, шлёпая лапами, не спеша, вразвалочку, вышагивали гуси. Тревожные гусыни–мамаши пронзительно вскрикивали, плоскими длинными носами теребили–поторапливали пушистых гусят — невнимательных, нерасторопных.

Мы пристроились следом, медленно плетясь за гусиной процессией, не хотели пугать. Дойдя до перекрёстка, птицы повернули к пруду, освободив нам дорогу.

Я увидела босоногого подростка на велосипеде и махнула ему: подожди!

— Не знаешь, миленький, Прасковья Журавлева где живёт? — спросила.

— А вон, большой дом у дуба, — показал белобрысый мальчуган.

— Ну что, — заговорщически улыбаясь, я повернулась к Антонине. — Пойдём в гости к Прасковье Журавлёвой?

Все это время она сидела молча, не очень–то понимая, куда и зачем мы едем, смотрела по сторонам, любуясь проскальзывающим пейзажем, о чем–то думала, шептала. Только теперь поняла, что я задумала.

— Ты хочешь… — заволновалась.

— А ты не хочешь?

— Но что мы скажем? Кто ты? Я? Что нам нужно? Не буду же я рассказывать, что её умерший муж сто лет назад — в детстве — мне, солистке хора Пятницкого, колечко подарил! — Она возмущённо откинулась на сиденье.

Я не знала, на что решиться. Потёрла ладонями руль. Посмотрелась в зеркало. От солнца лицо полыхало.

— Мне б только в избе постоять, воздух вдохнуть… посмотреть, где спал… что в окно видел… — казалось, Антонина уговаривает себя. — Может, фотография какая — у меня ни одной нет…

Я уже не раздумывала:

— Все! Пойдём! Что–нибудь придумаем, само все выстроится. Может, и нет её дома. — Припарковалась в тени дерева и вышла из машины.

Снова обдало жарой.

— С пустыми руками неудобно, — сказала Антонина.

— Магазин есть в деревне? — крикнула я мальчугану, стоящему неподалеку. Он с любопытством разглядывал Ауди.

— Там, — ткнул он на крепкое здание.

Толстая продавщица отвесила нам из большой коробки конфет.

— Может, сахар возьмём? Сварит Прасковья варенье. Вишня поспела — в палисаднике видела, — предложила Антонина.

— Берите. Последний мешок остался. — Продавщица подтащила к весам тюк. Её крупная грудь от напряжения шевелилась. — Водитель в запой ушёл, недели две, считай, подъедать остатки будем.

— А что лучше всего в дом принести? В подарок? — спросила я.

— Так водку возьмите! Самое главное угощенье! В деревне без водки нельзя! — Продавщица показала на витрину сверкающих бутылок. Под ними россыпью лежали сникерсы, чипсы и прочая заграничная мишура в пакетиках. А совсем рядом, на соседней полке, — гвозди, молотки, инструменты.

— В хорошем доме жил твой Коля! — Я оценивающе посмотрела на высокую избу. Мы стояли у ворот крепко слаженного дома в резных ставнях. — И окон как много! Посмотри, шторки кружевные… Наверное, светло в доме, приятно.