Евгений Гропянов - В Камчатку

Он вернулся на берег, к стану. Казаки молились перед иконой. Он стал рядом с ними. Он был бледен. Глаза его блестели.

На вечернем совете было решено двигаться на судах вдоль острова до тех пор, пока не отыщется устье реки. Оно и приведет к айнам большого острова.

Берега Парамушира обрывисты и страшны, как холодно-смертны и берега Камчатки. Когда волна начинала кидать суда, все молились богу, как бы не насадило их на острые камни. Санима бледнел: ему все служило напоминанием, как их буса во время шторма рассыпалась в щепы и он с товарищами едва спасся. Он все чаще говорил Козыревскому, что далее Матмая в северную сторону они никогда не хаживают и только злые ветры загоняют их так далеко, лишая и судов, и товаров, и животов.

И день, и два, и три ерошило казаков море, то приближая к Парамуширу, то отдаляя от него. Наконец оно улеглось, и все увидели устье реки.

Козыревский искал среди парамуширцев лазутчика. Его и след простыл.

Козыревский увидел в толпе, в которой, и любопытствуя, и стараясь остаться незамеченным, сновал айн, по виду отличный от парамуширцев: он был темнее лицом. Айн заметил, что его рассматривает Козыревский. Он потупил глаза и замер в смиренной позе. Казаки ворвались в толпу. Айн не сопротивлялся.

— Как зовут тебя? — спросил Иван Петрович.

— Шатаной.

— Из каких краев?

— Я с Итурупа. — Шатаной с гордостью вскинул голову.

Санима стоял и отдалении. Вдруг он заплакал, причитая:

— Все пропало! Я боялся… как я боялся… Все пропало!

Шатаной, услыхав, как плачет Санима, засмеялся и стал показывать на него пальцем, призывая и парамуширцев последовать за ним. Кто-то из них подхихикнул.

— Балаган затеял! Скоморошничать при есауле! Ну, Шатаной, берегись!

Айн почувствовал в голосе Козыревского угрозу. Смех смолк. Смиренность заменила его.

— Позовите Саниму. Я хочу поговорить с Шатаноем с острова Итуруп. Да велите Саниме нюни не распускать. Чай, не баба…

Санима, видя, что Козыревский защищает его, приободрился. Он, не глядя на Шатаноя, поклонился ему.

— Я в твоей власти, есаул, и я расскажу тебе все о Нифоне, — сказал он.

— А твой бог тебя не покарает?

— Ты защитил и спас раба его.

— Зело мудро судишь… Но расскажешь с глазу на глаз в юрте. Эй, — позвал он двух казаков, — в юрту никого не пущать…

И он с Шатаноем и Санимой удалился в малую юрту. У входа, опершись на ружья, стали казаки.

Солнце нежилось в голубизне неба. С моря поддувал свежий ветерок. Вверх по реке перла откладывать икру красная рыба. Горы синели в выси.

Парамуширцы знали, что Шатаной не просто айн, а гых-курил, по-айнски курил с дальних островов. А Итуруп у Матмая.

Связанный обетом и верою, Санима как мог долго крепился. Шатаной обезоружил его.

Вот скаска Санимы, которую первым из русских услышал Иван Козыревский.

Государство, в котором родился Санима, называется Эдо и находится на Нифоне-острове, а живут в нем нифонцы. Коров они не бьют и мяса их не едят. Ружья при себе держать им не велено. А в службу-де выбирают великовозрастных мужиков и обучают в особливом городе, а обучив, возвращают в государство Нифон служить. А к воинскому делу зело неискусны и боязливы. Как кровь кто увидит, на землю падает и глаза руками закрывает.

А близ великой губы к государству Нифон есть остров караульной, которого не могут миновать морские суда. И караул стоит крепкий. Все суда осматриваются с тщанием: ищут ружья и выписки на товары дают, а ежли ружья найдут и товар какой запрещенный, то отбирают без остатку, а торговым людям указ чинят.

Торгуют нифонцы с Узакинским государством, которое на полдень от Нифона, и с Матмаем торгуют, на север. Товары возят мелкими, на то особливо устроенными судами, которые ходят беспрестанно, ибо зимы у них нет. К узакинцам ходят и морем, и горами, где торговлю держат с другими государствами. И есть в Узаке многое число всяких вещей, и серебро у них водится, и товары всякие, и шелковые делают.

На острове Нифон будто есть монастырь. Стоит он на горе дивно, и обретается в нем множество церквей, и бесчисленно богомольщиков чернцов, которым жалованье присылается от царя, как и всякие люди за моление дают.

А хлеб-де родится у них трижды в год, и овощ земной, и плод всякой беспрестанно. Табак сеют. А пашут крестьяне на быках. Також-де шелковые и всякие товары делают мужики и бабы. А платье носят шелковые, бумажные, и всякие.

А царя своего нифонцы не видят, а когда бывает царский ход, то все падают ниц на землю и смотреть на него не смеют. Во все места и города царь посылает своих наместников. В городе Шенда наместник является сродственником царю. Напротив города Шенда есть остров, на который люди съезжаются ради мольбища. Они приносят в дары злато и серебро, дорогие вещи. А у кого рука подымется украсть дароприношення, тот долго не протянет: у него жилы станет корчить, а тело сохнуть. Ежли кто на ногах принесет прах священного острова в дом свой, и тому несдобровать. Того ради для моления на сем острову у каждого жителя отдельная одежда. Как отмолится, одежду оную совлачают и прилипший прах отверзают и облачаются в новую одежду.

Город Матмай стоит на краю проливы и построен не в дальних годах. В Матмай ссылают людей из Нифона за их провинности. Поэтому в Матмае люди при себе имеют всякое оружие для оберегательства. В городе есть пушки, и разные ружья, и снаряды, и суда.

— Ишь ты, — сказал Иван Козыревский нифонцу Саниме, — знать, нифонцы и узакинцы торг меж собой ведут, не воюют. Жаль, что ты, Санима, в нашем языке хорошенько не пообвык… — Иван Петрович огорченно вздохнул. — Да мне ль, Ивашке Козыревскому, в иностранные государства собираться, когда я большим разговорам не заобыкновенен, людей иностранных не видел, окромя тебя, Санима, и твоих товарищей… Здесь порядки нынешние надо ведать: как поклониться, кому слово какое сказать, чтоб человека иностранного не обидеть и Россию защитить. С начальными государственными поступать надлежит осторожно. А торговлю с нифонцамн и узакинцами завесть: суда под парус — и с богом.

Иван Петрович не чувствовал усталости. В него будто бес вселился. Много за полночь он кончил записывать скаску Санимы. Он успел сложить листы и убрать чернила в походный сундучишко. Через мгновение он, похрапывая, спал.

Гых-курила Шатаной был за караулом.

Несколько дней Козыревский спал рядом с Шатаноем и Синимой. Шатаной постепенно пообвык. А над Санимой нет-нет да и посмеивался. Санима обиженно отворачивался от него.

Гых-курила Шатаной родился на Итурупе. Отец возил его торговать с нифонцами и в Узаку; привозил он товары и к Чепатую на Шумшу. Отец научил Шатаноя хитрости боя и морской науке. Так он объездил все острова от Капури (Лопатки) до Матмая (Хоккайдо). Шатаной не скрывал, что знал все острова айнов. Он рассказал о них Козыревскому. До Матмая, как говорил Шатаной, протянулась гряда почти из двадцати островов. Многие острова малы и безлюдны. Матмайцы и нифонцы жителей Итурупа называют езовитянами, дикими, значит. А все потому, что гых-курилы к воинскому делу жестоки, наступают о трех боях, как и на Шумшу, и на Парамушире, но токмо жестче и искуснее.