Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

— Ты, оказывается, злой, — сказала она. — И… добрый.

— Пошли ужинать, — протянул он ей руку. Однако она свою не дала, сама поднялась с корточек, отряхнула джинсы, надела куртку.

— Гена совсем не похож на тебя, — шагая вслед за ним, сказала она.

— В каком смысле?

— Он лучше меня понимает, чем ты. И он нотаций мне не читает.

«А ведь она, чертовка, права! — подумал Николай — Генка тоже хлебнул алкогольного лиха. Но до наркомании не опустился…»

— Мне девятнадцать лет, — негромко произнесла Алиса, — а иногда кажется, что я старуха и прожила тысячу лет. Даже жить дальше не интересно.

— Для того, чтобы жить на помойке, наверное, тоже нужно изобрести какую-нибудь убогую философию… — стараясь, чтобы это не прозвучало назидательно, произнес Николай, — Когда кошка или бродячий пес лезут в помойку, они знают, зачем это делают, а человек? Ладно, спившийся алкоголик или одуревший больной наркоман, а если это юная красивая девушка? На глазах убивает себя… Пройти мимо и сделать вид, что ты ничего не видишь?

— Хватит болтать про какую-то дурацкую помойку! — чуть повысила голос Алиса. — Мне просто было хорошо с этими ребятами: никому ничего от меня не было нужно, никто настырно не лез ко мне в душу. Мы сидели, курили или пили и… молчали. И не рожи я видела и пустоту, а цветные сны наяву… Одному, конечно, жутковато, а в куче, вон как муравьи… как-то спокойнее. Я думала о своем, они — о своем, и мы ничего друг другу не рассказывали, не мешали. А чердак или подвал — это не имело никакого значения. Когда накуришься травки, то и подвал мысленно можно запросто превратить во дворец или средневековый замок с башнями… А себя увидеть принцессой в позолоченном наряде… Или феей.

— Феей?

— Кем угодно, хоть Мэрилин Монро. Можно даже вообразить себя на другой прекрасной планете, где нет лжи, грязи, нищеты.

— Ты не лечилась? — не оборачиваясь, спросил он.

— От чего, Николай? — удивилась она.

— Ну, от этой… наркомании. Тебя ведь тянет к этому.

— Мне это и в голову не приходило, — помолчав, ответила она. — А разве от этого лечатся? Мне казалось, что я могу в любое время перестать курить. Вот кто сидит на игле… Ну, колется, тех лечат. А укололась я только один раз и мне не в дугу… не понравилось. Белый порошок и таблетки тоже как-то не то… Мне лучше всего травка помогает. Сигареты. Зря ты их растоптал — они денег стоят.

— От чего тебе травка помогает? — наступал он. — От дурости?

— Хватит об этом, — резко оборвала она разговор.

Отчего она курит и шляется с компаниями по подвалам, он и так знает. Но у него тоже нет родителей. И он пережил трагедию, когда мать с отчимом погибли, но не кинулся же он во все тяжкие? И даже алкоголиком не стал.

До дома они дошли молча. Она — впереди, он — сзади.

Рано утром Геннадий разбудил брата. Еще солнечные лучи только что растолкали сиреневый туман над озером, а небо было блекло-голубое, но уже вовсю пели скворцы, приветствуя новый погожий день. В комнате, где напротив незастеленной койки брата Николай спал на узком диване, по деревянным половицам желтыми мячиками прыгали резвые зайчики.

— Я же говорил, что не поеду с тобой, — пробормотал Николай. Он еще с вечера сказал, что участвовать в браконьерских набегах на озеро не будет. Один сети и переметы Геннадий не мог поставить, нужно было кому-то на веслах управлять лодкой. Николаю и раньше не нравилось, что брат не знает меры: готов всю рыбу в озере выловить! А сколько раз приходилось ему выбрасывать побелевших, с душком, щук, лещей, судаков! Поставит, бывало, сети на каком-нибудь отдаленном озере, а потом запьет. Когда, наконец, соберется на озеро, вся попавшаяся в сети рыба уже испортилась. Правда, это было в прежние годы, теперь пойманную рыбу Гена сбывал в кооперативном кафе. Николай был против и этого. И так соседи косятся на них, тут ведь привыкли жить в тиши и спокойствии. Не нравится пенсионерам, что появились в деревне энергичные парни, с утра до вечера стучат, мастерят клетки, распахали изрядный кусок земли, полученный в аренду, да еще и из озера рыбу сетями черпают!..

— Ну, сволочи! — матерился брат. — Ночью все сети украли! Триста метров! Всю зиму вязал их, оснащал… Уж тут-то, думал, почти напротив дома, не осмелятся — и вон сбондили!

Такое уже тоже не раз случалось раньше. Браконьеры не только ставили запрещенные снасти на озерах, но при случае и воровали их друг у друга. Гена тоже иногда хвастался, что «конфисковал» чужую сетку. А теперь и сам пострадал…

— Я слышал, как наш сосед-пенсионер Митрофанов говорил бабке, у которой мы раньше молоко брали, что больно «заломно» ты взялся тут за свои дела! И еще сетовал, что лучших судаков сетями из озера повыловил…

— Сам Митрофан не снимал сети, — размышлял расстроенный Геннадий. — Научил кого-то, подсказал, где я поставил. Может, в кустах, гады, сидели, когда я их выметывал у того берега…

У Геннадия была нехорошая привычка считать, что все кругом принадлежит ему, он тут хозяин. И про озеро Гладкое говорил, что это «его» озеро, про деревню — «его вотчина»! Потому, наверное, и сети ставил не таясь. Благо, озеро принадлежит колхозу «Путь Ильича» и рыбинспекторы сюда не приезжают. Так вот, местные сами ощутимо наказали брата.

Честно говоря, Николай даже и переживать не стал, может, теперь Гене наука, не нахальничай с сетями! Ни у кого в Палкино столько снастей нет и никто по триста-пятьсот метров сетей не выметывает на озере. А переметы вообще не ставят.

— Пойду, потрясу за бороду старого лысого черта! Может, скажет, кого навел? — сказал брат и выскочил за дверь, забыв ее притворить. В комнату залетела крапивница, попорхала у белой русской печи, подлетела к окну и стала биться о нечистое стекло. Николай встал, надел брюки и, осторожно взяв бабочку за крылья, выпустил на волю. Умывшись прямо из ведра и почистив зубы, он спустился к сверкающему озеру и стал на берегу делать зарядку. Эта привычка осталась еще с армии. На плесе покачивалась на легкой зыби длинношеяя птица. Гена сказал, что это и есть гагара. Время от времени птица ныряла и, пробыв под водой несколько минут, выныривала довольно далеко от прежнего места. Молодой камыш еще не зазеленел, а прошлогодний, серый, все ниже клонился к воде. На крыше бани сидела сорока и смотрела на приседающего человека. Черные перья на ее крыльях радужно светились, будто смазанные нефтяной пленкой.

— Доброе утро, — услышал Николай тонкий голосок.

На тропинке стояла Алиса в одной длинной клетчатой мужской рубашке, босоногая, с розовым со сна лицом и растрепанными волосами. Щурясь от солнца, она с улыбкой смотрела на него.

— Уже встала? — пробормотал он, отводя глаза от ее обнаженных белых ног. В джинсах они не казались такими крепкими, полными. Алиса не походила на привычных в наше время высоченных акселераток с широкими плечами и узкими бедрами. Рост у нее средний, примерно 165 сантиметров, фигура стройная с тонкой талией, ноги не длинные, в самый раз. Небольшая крепкая грудь круглыми яблоками оттопыривает рубашку с низко расстегнутым воротником. Кстати, эта рубашка Николая. Наверное, достала ее из комода. И надо сказать, она ей идет, хотя и велика.