Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— А мои? — стала приходить она в себя, отпустила его шею, скатилась на бок и вдруг звонко, на весь лес, так что пошло гулять эхо, рассмеялась, неожиданно оборвав смех, сбоку посмотрела на него: — Зачем ты толкнул меня в сугроб?

— Я? — удивился он, поднимаясь на ноги, — По-моему, ты лежала на мне, а не я на тебе.

— А надо было наоборот? — дурачилась она, — Тоже встала и отряхнула с костюма снег. — Знаешь, Вадим, ни ты меня, ни я тебя не толкали — это нас толкнул друг к другу… Бог!

— Бог, — машинально повторил он и вдруг все сразу вспомнил: они находились точно в том же месте, где Вадим мальчишкой увидел золотой кораблик и небесную Аэлиту! Да, это была та самая местность. Возвращаясь из школы, он всегда сворачивал на лыжню возле вон той огромной сосны с кривым обломанным суком…

— А, может, Дьявол? — насмешливо спрашивала Лина. Она уже встала, надела красную шапочку, рукавицы и с улыбкой смотрела на Вадима. И снова уж в который раз он поразился неуловимой игре ее глаз: сейчас они были миндалевидными, голубыми с зеленью и золотистыми искорками. Вспухшие губы стали пунцовыми, по розовому яблоку рдело на белых щеках.

— Пошли, — с трудом отводя от нее взгляд, сказал Вадим, — Зимой темнеет сразу.

— А где твои волки, зайцы?

— Они смотрят на нас…

— Эй, волки-зайцы! — звонко крикнула она. — Выходите из своих снежных нор, мы вас не тро-онем!

— Ты многого хочешь, Аэлита.

— Я их всех люблю: волков, лисиц, зайцев, воронов…

Остановившись у сосны с кривым суком, Вадим показал девушке, откуда он увидел золотой цилиндр в небе, как охватило его тогда странное оцепенение и перед глазами возникло зеленоватое золотоглазое лицо Аэлиты…

— Ну тогда это она… — глядя задумчиво на голубое небо, произнесла девушка, — Она захотела, чтобы мы… поцеловались, — Лина перевела взгляд на Вадима: — После того раза, когда Спиридонов набросился на меня, я думала, больше ни один мужчина до меня не дотронется… Я не позволю. А ты и я… Мне было так хорошо, хотелось, чтобы ты был совсем близко со мной… Я слышала, как бухает твое сердце. А глаза твои стали зелеными…

— А твои голубыми…

— Мне еще чего-то хотелось… И я перестала ориентироваться, забыла где мы, кто мы… Мне было жарко и немножечко страшно.

— Нужно идти, — отвел он глаза.

— Ты не романтик, Вадим, — вздохнула она. — И почему тебя золотоглазая Аэлита выбрала?

— Она тебя мне послала.

— Как посылку по почте, — улыбнулась она.

Тени на глазах сгущались, сугробы, в которых укрылись молодые елки, стали синими, солнце скрылось за кромкой бора, колючие вершины окрасились в багровый цвет, широкая огненная полоса на небе тускнела, как угли в гигантской печи. Еще час — и появятся первые звезды, а луны не видно. Вадим решительно заскользил по снежному насту, нужно до темноты добраться до турбазы. В сумерках не мудрено и заблудиться, кругом снег и сосны с елями. А дороги нет.

— А что ты скажешь своему дедушке? — спросила Лина. Ее лыжи иногда наезжали сзади на Вадимовы и он чуть не падал, но сколько бы не прибавлял ходу, девушка не отставала.

— Скажу, что ты и есть моя таинственная Аэлита, — не оборачиваясь, уронил он. Что он еще мог Григорию Ивановичу сказать?..

— Не поверит, я обыкновенная, земная, а твоя Аэлита из другого, неизвестного мира. А, может, она дух?

— Духи на космических кораблях не летают. Они вездесущи, для них нет преград и расстояний.

— Я немножко боюсь твоего деда, — призналась она.

— У меня очень хороший, умный дед, — успокоил Вадим, — Он ни о чем нас не будет спрашивать.

— А у меня даже деда нет, — печально произнесла Лина. — И бабушки — тоже. У меня никого нет…

— А я? — вырвалось у него.

— Ты видишь во мне свою небесную Аэлиту, — говорила ему в спину она. — Ты будешь нас все время сравнивать и хоть у той Аэлиты — зеленое лицо, она все равно тебе больше нравится.

— Я забыл тебе сказать, — вдруг вспомнил он и остановился. — У небесной Аэлиты с золотого корабля была на лице улыбка Джоконды…

— Джоконды?

— Знаменитой Моны Лизы Леонардо да Винчи. Несколько веков никто не может разгадать тайны этого знаменитого портрета. Может, Джоконда — это и есть космическая Аэлита, явившаяся в средневековье к великому художнику?

— Но она ведь некрасивая, эта Мона Лиза, — заметила Лина, — Я видела в альбомах ее. Да и в учебниках ее портрет есть.

— Я думаю, что эта картина — послание нам, людям, оттуда! — показал глазами на темнеющее небо Вадим, — В картине заложена какая-то тайна, которую пока невозможно постичь смертным.

— Красиво говоришь, — рассмеялась Липа. — Иногда ты напоминаешь мне нашего учителя по литературе. Он тоже любил фантазировать на уроках. Говорил, что не верит, будто Борис Годунов убил в Угличе царевича Дмитрия, а Сальери — отравил Моцарта. Мол, и Пушкин увлекся и возвел напраслину на честных людей. И по-моему, верил в Бога. Мы все его любили, а директор его ненавидел, к чему-то придрался и уволил… Вот что учитель нам говорил: «Вначале существовал лишь вечный, безграничный темный Хаос. В нем заключался источник жизни. Все возникло из безграничного Хаоса — весь мир и бессмертные Боги…».

— У тебя хорошая память, — улыбнулся Вадим и чуть не полетел на снег, — Лина, ты можешь мне не наступать на лыжи?

— Я все могу, милый! — рассмеялась она, — Даже полюбить тебя…

— Если не хочешь заблудиться и заночевать в лесу, то лучше помолчи, а то мы никогда не доберемся до турбазы, — грубовато сказал он, прилагая все усилия, чтобы не остановиться и не поцеловать ее.

Какое-то время она молчала, лишь слышался визг по насту ее лыж, а потом негромко произнесла:

— Нет, я лучше выйду замуж за кого-нибудь другого, а ты, милый, жди свою золотоглазую Аэлиту-Джоконду!..

Уж который раз Вадим вертит в пальцах небольшой вырванный из записной книжки листок в клетку. Он был безжалостно скомкан, затем тщательно разглажен — полежал несколько дней в толстенном орфографическом словаре Ожегова. Ее косой почерк с характерными буквами «д» и «у». Она почему-то ножки к этим буквам выписывает размашистыми, треугольными. Короткий текст он помнит наизусть: «Мой милый князь! Меня покинул мой Белый ангел-хранитель, видно, его одолел Черный. Я ухожу от тебя, наверное, ты слишком хорош для меня, я тебя не достойна. Он дьявол или святой, как Григорий Распутин, я еще не знаю, но он позвал меня и я ничего не могла с собой поделать! Помчалась, очертя голову, в рай или ад, я еще не ведаю… Я знаю, ты гордый, князь, и искать меня не будешь, да и не найдешь: я как тот колобок, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел…