Евгений Мамонтов - Номер знакомого мерзавца

Глаза ее затуманились, и со словами: «Какой вы интересный человек. Мне так нравятся увлеченные люди…» — она доверительно придвинулась ближе. Я понял, что совершил ошибку. Стал вспоминать ее приходившей с работы, деловито говорящей по телефону, делающей какие–то замечания сыну… На этом фоне мои помыслы выглядели преступными. Но именно эта преступность распаляла меня.

Мы все еще говорили о ерунде, но уже как в лихорадке. Я вовсе не воображал себе ее зрелую, находящуюся на самом пике чувственность, я отчетливо ощущал ее наплывы. Понимал, что пора встать и уйти, но вместо этого рассказывал какие–то анекдоты, а она смеялась преувеличенно громко, упираясь в этой тесноте в мои колени своими в черном капроне. И когда я сжал ее ногу чуть выше колена, откинулась назад с могучим вздохом не то протеста, не то податливой расслабленности. Да так, что чуть не повалилась, и я был вынужден ее удержать от падения, что сразу вынужденно превратилось в объятия и способствовало нашему совместному падению, но уже в иносказательном смысле.

Моя запретная греза, приплюснутая весом ее тела, издыхала под грубым поношением собственного воплощения, для того, чтобы вновь расцвести в своей посмертной ипостаси — воспоминании.

Все, к чему в жизни я относился трепетно, — казало мне кукиш. Любимая женщина ставила на мне опыты, достойные доктора Менгеле. Только что не пользовалась, в отличие от него, скальпелем.

Мне не хочется посвящать вас в унизительные для моего самолюбия детали, но я надеюсь, что подробный отчет об этих экспериментах в нужный момент окажется под рукой апостола Петра, желательно в одном кармане с его ключами.

И вот когда я, истерзанный, выбрался, наконец, от любимой, то услышал вслед, что разбил ей сердце.

Каково?!

К своей профессии я тоже относился, если не трепетно, то с должной серьезностью и пиететом. Полагаю, что платежки, которыми вознаграждало мой труд государство, окажутся в нужный момент под рукой апостола Павла. И он, как бывший мытарь, т. е., налоговый инспектор Римской империи, сможет оценить эти документы по достоинству.

И вот только теперь, когда я грохочу своим жестяным английским — все стало получаться. Скоро половина города станет говорить и писать с моими ошибками. Тот же Иван стонал сквозь смех, когда я признался, что в случаях, когда ученики замечают за мной очевидный промах, я оправдываюсь тем, что мой английский, и правда, засорен канадскими диалектами, по которым я якобы специализируюсь.

«Я бы до такой наглости не додумался!» — говорит он.

Ну и что такого? Подумаешь! Написал слово «little» через «e». Зато никто не объяснит вам так, как я, на пальцах, любое грамматическое время. А «little» вы научитесь писать и без меня.

Я вам больше скажу, для того, чтобы репетировать английский, не обязательно его знать. В девяти случаях из десяти я занимаюсь тем, что любой из учеников мог бы сделать сам. С балериной я учу неправильные глаголы, диктуя ей по книжке. С этим вполне могла бы справиться ее бабушка. Мальчику Максиму объясняю (по книжке) возвратные местоимения, играя набором его машинок, за что он, кажется, проникся ко мне симпатией.

И не думайте, что я какое–то исключение.

Я чувствую, что все это не случайность. Я попал в струю. Включился в механизм действия закона, по которому все получает именно самозванец, поверивший в себя. Бонапарт становится императором, Отрепьев — царем, Александр Македонский покоряет мир, именно разрубив, а не развязав узел. Вы посмотрите вокруг. Преуспели исключительно те, кто пинком открывал двери с табличкой «вход воспрещен». Они и добрались до самого верха.

И если надо мной есть хоть какой–то критерий, пусть тот же самый TOEFL, то над ними нет ничего.

Я уверен, что если бы завтра ситуация поменялась, и они бы мотались по частным урокам, а я управлял государством, вы не заметили бы ни малейшей перемены. Этот мир просто влюблен в самозванца, как женщина в авантюриста.

Стоило мне отказаться от высокого — в любви ли, в работе, — как все стало получаться само собой. Простой сборник упражнений супругов Голицынских, купленный за семьдесят рублей, окупился бессчетное количество раз и принес мне сверхприбыль, сопоставимую в процентном отношении с торговлей наркотиками.

Стоило кислотой вытравить любовь, заменив ее гигиеническим набором минимальной порядочности и физической чистоплотности, — и вот уже для достижения цели мне не требуется даже тратить время на ухаживания.

Все ложится в руки само.

При этом я не помню, чтобы подписывал кровью какую–нибудь бумагу для любезного незнакомца в черном.

Очевидно, в наше время это происходит иным порядком, без заклинания духов тьмы и прочей гётевской театральности.

Если так, то жаль…

Мой день начинается чашкой кофе и регтаймами Джоплина Скотта. Потом я еду, чтобы провести несколько часов в путешествиях по достопримечательностям европейских столиц. Вроде такого: «Westminster is the historic, the government part of London. Across the road from Westminster Abbey is Westminster Palace… Buckingham Palace is the official residence of the Queen… St. Paul’s Cathedral, the greatest of British churches… Trafalgar Square is the geographical center of London. On the north side of Trafalgar Square is the National Gallery…» [18] Вестминстер — исторический район Лондона, где находится резиденция правительства. Напротив Вестминстерского аббатства расположен Вестминстерский дворец. Букингемский дворец — официальная резиденция королевы… Собор Св. Павла самый большой в Британии. С северной стороны Трафальгарской площади находится Национальная галерея. (англ.) Иногда мне кажется, что я с завязанными глазами дойду от Пиккадилли до музея мадам Тюссо. При этом я смотрю в окно на собаку, вытягивающую зубами пакет с требухой из мусорного контейнера. Двенадцатилетний оболтус строчит перевод и, косясь в его тетрадь, я дивлюсь ошибкам его русского правописания: нациянальная голирея.

Я чувствую себя в двух точках одновременно: среди прохожих и голубей на площади Святого Марка или Трафальгарской, и в классной комнате, когда все замерли и учительский карандаш ползет по фамилиям в журнале, и только двоечник Кузенко, высунув язык, с ехидной физиономией скребет деревянной линейкой спину впередисидящей девчонки, надеясь таким приемом расстегнуть сквозь платье застежку ее бюстгальтера.

Я сижу на шпагате между разноязычной болтовней туристов из Афин, Неаполя, Праги, господ следующих в Египет и на Суматру через французскую Ривьеру, и перебранкой в малогабаритной квартире учительницы, выпускницы благовещенского пединститута, сыплющей макароны в закипевшую гнутую кастрюлю из серого алюминия.

Потом я переезжаю к другому ученику и, уже жестикулируя, говоря разными голосами — то за вспомогательные глаголы, то за смысловые, ползая на четвереньках или взбираясь на табуретку, со скоростью наперсточника переставляя на столе местами пенал, резинку и будильник, изображающие подлежащее, сказуемое и вспомогательный глагол, объясняю ему будущее совершенное длительное в прошедшем время действительного залога [19] Нарочитая абракадабра терминов, поскольку грамматические категории совершенного (Perfect) и продолженного (Continious) времени являются взаимоисключающими. .