Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-1

Доехав до цветочного киоска, я в очередной раз поразился зачем они работают круглый год. С их ценами на Восьмое марта они запросто могут отдыхать до следующего Восьмого марта — денег, заработанных за один день, им хватит. Купив розы, я отправился к Марьям. И в очередной раз поразился тому, как легко порадовать Ежика. Она так и простояла все то время, что я поздравлял ее, прижав розы к груди.

Приехав на работу, я чмокнул Тарану, испепеляемый взглядами Мехти, который возмущенно смотрел то на меня, то на Тарану, не зная, на кого злиться: на меня не положено — я начальник, а на Тарану — не за что. И сел параллельно писать два эмейла: сначала поздравления женщинам, работающим в министерстве, а потом решил заодно написать и Салиму во Францию. Честно говоря, набросав письмо женщинам о том, какие они у нас умные, талантливые и расторопные, я задумался: а зачем им дипломатическая служба? Пускай лучше дома сидят — обеды готовят, детей растят, все равно, настоящего дипломата из женщины никогда не выйдет. У нас даже слово «посол» мужского рода и слово «дипломат» тоже. Именно так я и написал Салиму.

Первой отреагировала Тарана: подойдя к моему столу и взглянув мне в глаза, она сказала:

— Я‑то сама на министерское кресло не претендую, но очень надеюсь, что когда–нибудь министром станет женщина и первым делом разберется с вами.

Не успела она закончить фразу, как в кабинет ввалилась начальник канцелярского отдела, женщина чуть ниже меня и раза в два толще:

— Арслан, в смысле из женщин дипломатов не получится, а мужская половина нашего дипкорпуса блещет умом и прекрасным образованием?

Я с ужасом кинулся к своему ноутбука и открыл папку отправленных писем: как можно догадаться, Салим получил мои самые искренние и теплые поздравления с праздником Восьмого марта. Как же я умудрился перепутать электронные адреса?

Да, это Марьям лучше не рассказывать, она в знак солидарности с женщинами из министерства сама меня придушит.

Раздался звонок, это звонил Раис, который просто жаждал встречи со мной. Зайдя к нему в кабинет под злобные взгляды его помощницы, я в первый, но наверняка не в последний раз проклял век высоких технологий и электронные коммуникации.

— Здравствуй, Арслан! В пятницу несешь Ему последнюю версию выступления? — «ему» означало «министру» и в устах Раиса звучало как сказанное не то чтобы с прописной буквы, а каждая буква была прописной.

— Да, Раис, завтра отнесу речь господину Министру.

Как у Раиса вытянулось лицо! Надо же я, говоря о министре, сказал «господину Министру», а он, пусть и с ударением, но «ему». Боже, Раис теперь ночью не заснет.

— Арслан, я хотел бы, чтобы ты особо подчеркнул роль нашего управления в организации и проведении Съезда. Учитывая, что ты работник нашего управления, тебе это только в радость, я прав?

Мне это было бы в радость, если мое управление действительно мне помогло бы, а учитывая, что весь Съезд делали три с половиной человека (я Байрама посчитал как половину, хотя, наверное, стоило бы его посчитать как четверть), подчеркивать роль управления мне хотелось меньше всего. Но наживать врага в лице Раиса мне не хотелось вовсе. Я судорожно искал выход:

— Раис, я очень хотел бы подчеркнуть ключевую роль нашего управления, но это не слишком скромно. Может, я озвучу вашу мысль завтра на встрече с министром, а уже он сам примет решение — включать это в свою речь или нет?

— Очень хорошая идея, так и сделаем. После встречи с Господином министром зайдешь ко мне и доложишь о реакции Господина министра.

— Обязательно, Раис.

Два: один — в пользу Раиса, я только единожды произнес «господин Министр», а Раис — дважды.

Домой я приехал уже за полночь, откорректировав речь и упростив ее настолько, насколько это возможно. Зайдя домой, я понял, что меня ждет самый теплый прием. На этот раз Асли швырнула в меня гипсовую статую, которая по ее мнению, была лучшим украшением нашего жилища. Откуда у нее силы взялись?

Еще не было восьми, когда раздался звонок. Звонок был из–за границы, и я с ужасом подумал: кто из гостей Съезда настолько недоволен, что не поленился так рано встать или так допоздна не спать, чтобы позвонить ко мне?..

— Привет, Арслан.

— Привет, Салим.

— Судя по тому, что я получил твои самые теплые поздравления с праздником Восьмого марта, кто–то получил письмо, адресованное мне?

— Точно, все женщины министерства. Я тебе сегодня его отправлю, думаю, тебе не составит труда догадаться, как ко мне теперь девочки в министерстве относятся.

— Все настолько плохо?

— Хуже.

— Сочувствую, а у меня к тебе очередная просьба.

— Лувр все–таки просит провести раскопки и установить точное время строительства нашей Крепостной стены?

— Нет, задачка у тебя не такая простая. Я маму к себе в гости пригласил, уже третий год во Франции работаю, а она еще ни разу в Париже не была, у меня не сегодня — завтра срок закончится, так что пора. Для пребывания во Франции ей нужна гостевая виза, и как ты догадываешься, в ее семьдесят пять бороться с нашими и европейскими бюрократами невероятно сложно.

— Нет проблем, я через час позвоню ей и мы начнем хождение по мукам, то есть по инстанциям.

— Да, в принципе, она уже через эти муки прошла. Единственное, что ей осталось сделать, — это получить справку из МВД о том, что у нее нет судимостей.

— А у нее их нет?

— Представь себе, ни одной. Пожалуй, если бы они у нее были, это можно было бы решить оперативнее… А раз у нее судимостей не было, то и просить никого не хочется. Я, честно говоря, и сам до конца не понял — в чем проблема. Ты разберись, ладно?

— O. K., не переживай — я позвоню тебе, когда все решится.

Через час я уже был у дома Салима, его мама ждала меня у блока. По дороге к МВД мы выяснили, что Салим — ее младшенький, пятый ребенок, она заслуженный педагог республики. О том, что у нее нет судимостей, написано на лбу. Мне становилось все интереснее.

Подъехав к МВД, я зашел к Мисиру Абаеву, начальнику новостного отдела, которого знал по рассказам сослуживцев. Рассказы не обманывали — его живот был самым выдающимся достоинством. Пообщавшись с ним полчаса, я уяснил для себя одно — МИД он уважает, к работникам МИДа, трудящимся на благо Родины во Франции, относится с особым трепетом и готов немедленно выдать справку маме человека, который ему будет «заместо отца родного». Последняя фраза меня насторожила, такой энтузиазм видеть было странно, особенно если учесть, что Франция была бы последней страной, куда мог отправиться Мисир. Уточнив некоторые детали, я понял, что правильнее было бы сказать, что Салим может быть «заместо отца родного» не столько Мисиру, сколько сыну Мисира, великовозрастному олуху, который учится в Париже всему чему угодно, кроме правового регулирования общественного питания.