Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2

— И какой из этих языков ты знаешь? — я старался не расхохотаться.

— Ну, я столько лет живу во Франции. Неужели я за это время французский не выучил бы? — Байрам был искренне возмущен. — А те документы, что были на немецком, Клементина перевела на французский. А я уже потом и над этими поработал. Всех делов–то!

— Ты и переводы, и оригиналы оставь, я попрошу Исмаила, и он их проверит, подправит да уже и сам отвезет нотариусу заверить, — у меня в голосе зазвенели жалобные нотки.

— Если надо кому–то позвонить, то я…

— Не надо беспокоиться, мы все решим сами, по–дружески, — я улыбнулся и, похлопывая его по плечу, повел к выходу.

Оставшись в кабинете, я набрал консула и рявкнул, что было мочи:

— Исмаил, срочно поднимись ко мне.

У нашего консула сказалась выучка скольжения по этажам и он через пару мгновений был у меня в кабинете:

— Исмаил, раз ты записал названия документов для Байрама, не довольствуясь тем, что перечислил их, ты его неплохо знаешь?

— Однажды ездили на конференцию вместе, он на меня произвел неизгладимое впечатление, — мне кажется или мой консул при мне иронизирует?

— Так вот я с ним работал больше года и за это время понял только одно: чем меньше мы его утруждаем, тем лучше для нас, — я стукнул по столу. — Поэтому сейчас ты берешь пакет его документов, переводишь, потом едешь к нотариусу заверяешь, и если у него каких–то документов не хватает, то решаешь вопрос без привлечения Байрама. Ты меня понял?

Вопрос звучал как угроза и, судя по тому, как консул торопливо забрал папку с документами и исчез, он все правильно понял.

Вечером я позвонил Ежику и, убедившись, что у нее все в порядке, пожелал ей спокойной ночи, на что она, засмеявшись, сказала, что ее ночи — это зеркало моих ночей. Наверно, можно было бы заехать к ней, но я безумно боялся наших встреч. Что же делать, если она превращает меня в труса? И я малодушно боюсь всего того, что Марьям будит во мне. Я боюсь ее, боюсь того, насколько мне с ней хорошо. И она это понимает, судя по всему…

Я позвонил Юле и с чистой совестью поехал к ней. С ней секс был безопасным во всех смыслах и значениях. И мне нечего было бояться и незачем было бежать от себя. Поцеловав ее на прощание, я только посмотрел на нее с удивлением, когда она спросила, все ли у меня в порядке, и отправился домой.

И вот наступил день бракосочетания Байрама. Я с утра побрился, зная, что буду свидетелем жениха, привел себя в божеский вид (запись с церемонии будет смотреть вся столица моей замечательной родины) и поехал на свадьбу.

Я посмотрел на его невесту, с которой наконец имел честь познакомиться и почувствовал зависть. Наверняка Байрам со временем станет министром. А Клементина первой женой–иностранкой нашего министра. Я, правда, надеялся, что они выберут Швейцарию страной постоянного проживания, обзаведутся здесь недвижимостью с помощью отца Байрама и тогда у нашего государства появится шанс обойтись без него, но кто знает? Я посмотрел на жениха, который потянулся к бокалу шампанского, но его невеста смерила его таким взглядом, что он мгновенно отдернул руку. Всю жизнь теперь, несчастный, будет маяться, хотя, глядя на его будущую жену, и мысли не допустишь, что он хоть что–то будет делать не по расписанию.

Но вот, наконец, они поставили подписи и стали мужем и женой. Байрам, гордо выпрямившись, объявил, что теперь мы поедем праздновать этот чудесный день. Мне было безумно интересно, на каком языке общаются молодожены и, приглядевшись к ним, понял, что на самом древнем — на языке жестов плюс французский Байрама на уровне, которым Мия владела до того, как мы приехали в Бельгию. Я не упустил случая позлить Байрама и расцеловал его валькирию, поздравляя, чем заставил его позеленеть от ревности, что хоть как–то компенсировало все те годы, когда он пил мою кровушку. Комарик несчастный! Байрам и Асли — вот две самые большие ошибки в моей жизни. Я только сейчас понял, что они оба закончили один и тот же университет. Разумеется, частный.

Выйдя из посольства, я увидел кортеж из десятка непрерывно сигналящих машин. Возглавлял кортеж открытый лимузин, за руль которого уселся сам Байрам. Узнав адрес ресторана, я сказал, что непременно приеду, но мне надо еще кое–куда заехать. Я бы провалился сквозь землю, если бы кто–нибудь из женевских знакомых увидел мою машину среди этого стада бешено мчащихся горных козлов во время гона.

Приехав в ресторан, я понял, что наш восточный темперамент плюс немецкие технологии — это нечто незабываемое, и синтез музыки «Рамштайн» вперемешку с ориенталем было тому осязаемым подтверждением. Хорошо хоть ресторан был турецким и никто не удивлялся тому, что гости разъехались на своих машинах глубоко пьяными глубокой ночью.

Конечно, мне пришлось ждать, чтобы все разошлись и уйти самым последним — уж лучше так, чем потом ехать в полицию и разбираться в чем проблема.

Днем у меня должна была состояться встреча с Леопольдом Ворцехой. Я вписал его имя в свой ежедневник красной ручкой, да еще приписку сделал, чтобы не вздумал искать предлог для того, чтобы увильнуть от встречи с ним. А то я себя знаю: до последнего буду тянуть, а потом пошлю вместо себя Исмаила, который чего–нибудь да выкинет.

Этот Ворцеха портил жизнь всему дипкорпусу Женевы последние лет тридцать и управу на него не мог найти даже их министр иностранных дел. Он сидел, принимая ноты, и любая пропущенная запятая могла послужить поводом для того, чтобы нота вернулась нам же, как неправильно составленная.

Мне на него Салим жаловался, что еще лет десять назад, в самом начале карьеры, он однажды на Рождество принес ему подарок, без одной минуты час, а Ворцеха стал ныть, что он уже на обед уходит и дверь закрыл, а теперь по милости Салима, должен будет снова кабинет открыть. Салим так опешил от такого хамства, что молча поставил пакет у двери, развернулся и ушел.

Я недавно в Ассоциации послов слышал, что он скоро должен уйти на пенсию и Гиви предложил перед швейцарским МИДом ему памятник поставить. Это было единственное предложение Гиви, принятое единогласно. А когда оно дошло до начальства Ворцехи, то оно вызвалось памятник спроектировать.

Я зашел к нему в кабинет и, увидев его, вздохнул: кроме имени Леопольд, его с мультяшным котом роднило еще и наличие бабочки, а вот во взглядах на жизнь они расходились коренным образом, если кот призывал ребят жить дружно, то наш Ворцеха стремился, наплевав на нейтралитет своей страны, воевать со всеми.

Я посмотрел на часы и поморщился: опоздал на полторы минуты, теперь он даже слушать меня не станет. Но как ни странно я ошибался, увидев меня, он расплылся в улыбке, милостливо соизволил выслушать мои обьяснения и даже просмотрел ноту, после чего я, откланявшись, отправился восвояси.