Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2

— Знаешь, мне перед самым отъездом в Женеву наш чиновник сказал: «это хорошо, Марьям, что вы уезжаете. Иначе вы или сгорите здесь, или вас сожгут. И это будет где–то справедливо.» Мне так страшно стало — от того, что он сам верит в то, что это будет справедливо. Я и скучаю по родине, и боюсь ее. Боюсь таких ревнителей справедливости. Но ты же меня понимаешь? — и она жалобно посмотрела на меня.

— Тебя сложно понять порой, — я замялся, не зная, что сказать: надо мне в политику лезть?

Она пожала плечами и как–то сразу согласилась:

— Конечно, нисколько в этом не сомневаюсь.

— А ты снова без машины? — мы уже вышли из здания ООН и стояли под флагами стран.

— Ты же знаешь, что мой офис совсем рядом — так что я пешком пройдусь.

— Все так же любишь бродить пешком? Положение не обязывает ездить на авто?

— Арслан, плевать я хотела на свое положение в обществе, если не смогу делать то, что мне хочется. Ты же знаешь, как я ненавижу условности, — она все это сказала с таким ожесточением, что меня это неприятно удивило.

— А ты изменилась: стала эгоистичнее, злее, — я с удивлением для себя обнаружил, что удаляюсь от своей машины.

— Наверно, мне сложно судить о себе. Жизнь не всегда была добра ко мне, что и вызвало ответную реакцию, зато ты ничуть не изменился, — Ежик выпустила свои иголки, и я понял, что не услышу ничего лестного о себе. — Как был шовинистом, так и остался им.

— И правильно: единственное предназначение женщины — это быть матерью, женой. А вы все куда–то норовите попасть: в политику, в бизнес, даже в космос от вас не улететь — вы и туда добрались.

— Арслан, если бы тебя не было, то тебя надо было бы придумать, — Ежик засмеялась.

Ну почему она так легко воспринимает все, что я говорю? Ненавижу женщин. Если раньше меня могли назвать бабником, то теперь я стал женофобом. Погрузившись в свои мысли, я даже не заметил, что иду один. На землю меня вернул голос Марьям: удивленно покрутив головой, я обнаружил ее сзади.

— Ну что случилось? — я даже не пытался скрыть своего раздражения.

— Ничего, — пригвожденная, пыталась освободить свою застрявшую обувь из решетки. У нее ничего не получилось, и она присела на корточки, чтобы уже двумя руками вцепиться в туфлю. Я со злобным удовлетворением наблюдал за ее потугами, даже не пытаясь помочь. Нечего, пусть попросит, а я еще подумаю, помогать ей или не надо. И тут она со всей силы дернула эту треклятую туфлю на себя и, как результат, потеряв равновесие, грохнулась на спину. Я поморщился — да, некрасиво получилось: сейчас реветь начнет, что не помог. Я как всегда ошибался: Марьям даже не пыталась встать с асфальта, а только расхохоталась. Глядя на нее, и я не мог удержаться. Она сквозь смех проговорила:

— Арслан, и кто из нас больший глупец: я, которая не может попросить тебя о помощи, или ты, который ждет, чтобы его нижайше просили?

— Несомненно, твои умственные способности гораздо ниже моих, — я протянул ей руку, чтобы помочь подняться.

— Да, мой принц, ты абсолютно прав, большей идиотки, чем я, не найти на всем белом свете, — и она снова зашлась в смехе.

Остаток пути мы прошли смеясь, рассуждая о сложностях жизни и вспоминая прошлое. А я никак не мог отделаться от чувства, что пусть рядом с ней мне приходится самоутверждаться постоянно, пусть она заставляет меня работать над собой, но я чувствую себя живым. Доведя Марьям до офиса и попрощавшись с ней, я вернулся на работу.

В посольстве меня уже поджидал Гиви, с которым мы еще неделю назад договорились встретиться и обсудить перспективы совместного распития спиртных напитков. Я посмотрел на объемный пакет в его руках и понял, что перспективы у этого мероприятия самые радужные. Было около десяти вечера, когда мой мобильный оповестил меня о том, что кто–то вспомнил о моем существовании. Что закономерно — это была моя маленькая красавица.

— Папа, а мама спрашивает, когда ты придешь домой? — она всегда пыталась создать видимость того, что ее маме я тоже нужен.

— Миечка, скажи маме, что я приду домой через час, — я взглянул на двухлитровую бутыль домашнего вина, которую Гиви каким–то чудом провез через швейцарскую границу, и прикинул в уме ее объемы. Пришло понимание того, что за час нам ее не оприходовать, и я поспешил поправить себя. — А скорее всего, через два часа.

— Папочка, я так скучаю, ты постарайся пораньше приехать, ладно? — в ее голосе зазвучали жалобные нотки.

Я промолчал, было невероятно стыдно перед моей малышкой, но если я сейчас не сниму стресс, то подохну где–нибудь на подъезде к дому:

— Детка, ложись спать, я скоро приеду.

Приехать скоро не получилось. Когда я подъезжал к дому, на часах было около двенадцати ночи. Около здания тусовались какие–то обормоты, и я придвинул к себе поближе орудие борьбы за справедливость и равноправие пролетариата Соединенных Штатов — бейсбольную биту.

Каждый раз, когда я читаю в путеводителях, что Женева один из самых безопасных городов мира, у меня появляется мысль взять за шкирку составителей этих чудесных книг притащить их в мой квартал за полночь — посмотрел бы я на их лица. Вообще, я бы этим знатокам европейской культуры настоятельно рекомендовал бы прогулки по столицам Старого Света после захода солнца и по возможности около вокзалов. Вот где они смогут ближе познакомиться с «бомондом» европейского общества. А после двенадцати ночи — так это ж вообще весь цвет общества собирается. Сливки, одним словом.

Однако лирику в сторону — надо выйти из машины и зайти в блок. По возможности живым и без телесных увечий. Бита в этом плане лучшее средство предохранения. Я не обманулся: увидев в моих руках это грозное орудие, шпана уважительно расступилась, и я благополучно поднялся к себе домой. Ложась в постель, я улыбался — завтра наступит день, которого я ждал целый месяц. С этой прекрасной мыслью я и заснул.

Боже, неужели этот день наступил и моя теща отбывает к себе домой? «Green Peace» меня не поймет, но я готов зарезать не то чтобы одного барана, а целое стадо, лишь бы она благополучно отбыла восвояси. Проснувшись наутро в самом прекрасном расположении духа, я предвкушал отличный денек. Надев свой лучший костюм, я подогнал автомобиль к самому дому, погрузил чемоданы и покачал головой: прилетала она с одним крохотным чемоданом, а улетает с тремя саквояжами высотой с меня, а весом с Асли. На этот момент меня волновало два вопроса: кто будет платить за перевес и хватит ли того, что она купила на пару месяцев, или Асли меня через две недели погонит посылать посылку любимой теще? На оба вопроса я получил ответ через полтора часа, заплатив за перевес больше трехсот евро и услышав, что могло бы быть еще больше, но все остальное Асли сумеет переслать любимой мамочке в кратчайшие сроки.