Станислав Соловьев - Метаморфозы

Их было трое — Десс, Асмен и еще какой–то неизвестный. Они пришли вечером — как только колокол на площади пробил Время Сокрытия. Отец пропустил их беспрепятственно — только Пастыри могли ходить во время Сокрытия, и лишь Пастыри имели право посещать в это время любое жилище. Нино не успел раздеться и лечь в свою постель, согретую сестрой, как старый Нино позвал его в гостиную. Он сразу узнал Пастырей — их не спутаешь ни с кем в Поселении. Пастыри намного выше любого человека, и самое главное, вместо человеческой у них волчья голова, а на руках, покрытых мягким шелковистым мехом — длинные когти. Поэтому никто из них не работает — ни на полях, ни в мастерских; попробуй с такими когтями удержать инструмент. Конечно же, Нино понимал, почему Пастыри никогда не трудятся — их задача оберегать Поселение от врагов, защищать людей, поддерживать порядок. А еще — проводить раз в году ритуал Метаморфозы. Именно поэтому они пришли в дом старого Нино — другой причины просто не было. Он склонил голову и прошептал:

— Хвала Дальнему Пастырю, да прибудут с нами его сыны!

Пастыри послушно отозвались: — Воистину так — и сели на лавку. Даже сидя, они были на голову выше Нино — хотя он отличался самым большим ростом среди сверстников.

— Сын человеческий Нино, мы прослышали, тебе исполнилось двадцать пять лет?

— Да, преподобные, на этой неделе, — Нино смущенно уставился в пол.

— Ты знаешь, что каждый, кому исполнилось двадцать пять, подлежит испытанию Метаморфозой?

— Да, преподобные, я знаю это, — колени у Нино задрожали. Он многими ночами напролет думал о Метаморфозе, боялся и желал этого — как каждый его сверстник в Поселении. Даже сестра своими ласками не могла справиться с волнением Нино — брат должен возлежать с сестрой, сестра должна зачинать новых братьев и сестер, так сказано в Завете. Ах, Нинен… Ночные ласки лишь прикрывали наготу ужаса самой Нинен. Он ждал, когда в двери его дома постучат когтистые руки, когда раздастся хриплый взрыкивающий голос. И вот…

— Ты готов пройти испытание?

— Да, преподобные, я готов, — Нино прислушался к биению своего сердца, и понял, что готов. Он будет настоящим мужчиной, и никто больше не осмелиться назвать его мальчишкой. Никто.

Десс довольно кивнул своей мордой, глаза его засветились желтым светом.

— Простись с родными и выходи.

Пастыри дружно встали, и вышли, мягко ступая, как тени — за двери, за забор, ждать. Отец утирал слезы — слезы страха и радости; каждый поселенец мечтает, чтобы у него вырос сын, который пройдет испытание. Тогда сын получит право голоса в совете, право женитьбы и право обзавестись новым сыном, новой дочерью — Поселению нужны свежие силы. А если на сына падет удел Метаморфозы — ну что ж, это почет и уважение в общине, отец такого человека станет новым старейшиной и получит право второй жены. И будут сыновья, новые сыновья…

— Это они, Нино?

— Это они, Нинен.

Нинен плакала, — ведь брат может не вернуться, и она больше никогда не сможет ласкать его тело, не сможет зачать от него. Лишь имя, его имя будет произносится каждый день — на молитве Благодарения. В числе тех, кто стал праведником и дал общине еще один год мирной жизни. Нино прижимал сестру, но мыслями был далеко. Он оделся в простую одежду, и босиком, как подобает соискателю, с непокрытой головой вышел на улицу. Было тихо, стояла полная луна, и кроме трех долговязых фигур никого не было.

— Пошли с нами, сын человеческий, — сказал Асмен, и они пошли.

Луна освещала их путь, и как не старался Нино, ни одно окно не увидел он светившимся. Поселение спало мирным сном после дневных трудов. И только некоторые не спали, отправив сына на испытание… Вот и дом совета — самое большое здание, длинное, с просторным крыльцом. В дневное время здесь заседают старейшины. В ночное — бдят Пастыри. Никто не знает, где проводят Пастыри день — никому это не ведомо. Говорят, они убивают врагов. И это должно быть правдой. Поселению больше двухсот лет, и ни разу врагам не удалось захватить их дома, испортить их женщин, убить их детей… Нино привычно пересчитал ступени: раз, два, три. А когда поднял голову, увидел трех главных старейшин. У стен стояли Пастыри — не меньше двадцати. Все они выжидательно смотрели в круг света — там, посреди зала, встревоженные и неловкие, стояли соискатели, семеро юношей. Нино был восьмым. К столу вышел, конечно же, Десс — самый крупный и самый старый Пастырь. Его морда — почти седая, а острые клыки почти стерлись. Он был самым уважаемым среди Пастырей, и люди знали это. Десс поднял руку, блеснули когти — и все замолчали.

— Мы приветствуем собрание людей, мы знаем цену.

Один из старейшин подхватил:

— Мы приветствуем собрание Пастырей, мы готовы заплатить цену.

— Знаете ли вы условия Завета, заключенного между Пастырями и людьми?

— Мы знаем Завет, преподобные.

— Готовы ли вы к Метаморфозе?

Старейшина, а это был старый Петр из квартала горшечников, требовательно повернулся к соискателям, и повторил вопрос:

— Готовы ли вы, сыны человеческие?

— Да, — сказал каждый из соискателей.

— Да, — сказал Нино, и его желудок непроизвольно сжался. Ладони стали мокрыми.

— А теперь, пусть старейшины людей проведут жребий.

Старый Петр согласно кивнул, его лысина засветилась в комнате матовым пятном. Он пересчитал пальцем соискателей, называя каждого по имени. Когда он произнес — Нино, сын Нино, — у соискателя чуть не подкосились ноги. Нино всей душой жаждал скорейшего завершения ритуала. Он вдруг подумал о Нинен и почему–то испытал отчетливое сожаление. Старейшина выложил на стол восемь костяных фишек, на одной из них, конечно, был нарисован крест — но на которой, никто не знал, фишки были перевернуты. Среди поселенцев ходили слухи, что эти фишки сделаны из человеческих костей. Поговаривали, что они из костей погибших от рук врагов. Глупость, конечно. Но кто знает… Каждую неделю два–три человека пропадали, пропадали овцы, коровы — Пастыри делали все, чтобы этого не происходило, но враги окружали Поселение, врагов было много. Враги населяли Дикие земли испокон веков.

— Теперь, сыны человеческие, подходите и делайте выбор, — голос у старого Петра был совсем тонкий и жалобный, это никак не вязалось с его торжественным видом. Каждый подходил к столу и брал одну костяную фишку — не переворачивая, сжимал в кулак. Вот худой Санто взял свою фишку, и Нино протянул руку — последняя, одна на потемневшем от старости столе. Его рука сжала костяшку — сухую, шершавую, прохладную. Он вернулся в круг света, и, стараясь не смотреть, как худого Санто бьет дрожь, приготовился ждать. Это буду не я, сказал себе Нино, ведь меня ждет Нинен. Пусть это будет Санто, у него нет сестры…