Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

— Жаль, что вы не можете подкупить дона Карлоса на наши деньги, — вставил поляк.

— Он нам пригодится еще. Надо смотреть в будущее. Многие погибли, благодаря своим успехам, именно потому, что они явились неожиданно. Не забывайте, что для церкви вовсе не нужно, чтобы короли были людьми способными.

— Но что же нужно для Испании? — спросил маленький человек.

— Этого Испания сама не знает.

— А этот принц, которого вы просили быть королем? Разве это не спица в вашей колеснице?

— Эта спица скоро совсем отпадет. Все убеждены, что он не протянет и десяти лет. Но он может не протянуть и десяти месяцев.

— Однако вам приходится считаться с ним. Этот сын Виктора-Эммануила умен и способен, и никогда нельзя сказать, что возникнет в этой голове.

— Мы уже считаемся с ним. Он честен, и этим все сказано. Ни один честный король не согласится царствовать в этой стране при ее новой конституции. Тут нужно Бурбона или женщину.

Быстрый бесцветный взгляд скользнул по лицу Мона.

— Стало быть, что-нибудь не особенно честное, — вставил поляк.

Никто не обратил внимания на эти слова.

— Когда мы собирались в последний раз, — заговорил маленький человек, — вы получили большие деньги и дали определенные обещания, если только память меня не обманывает.

Все молчали, прекрасно зная, что память за всю его долгую жизнь еще ни разу не обманывала его.

— Вы тогда говорили, что не будете больше просить денег до тех пор, пока не представите чего-нибудь осязаемого, скажем, взятия какой-нибудь крепости, подкупа какого-нибудь главного начальника или занятия области. Не так ли?

— Это правда, — отвечал Мон.

— Кроме того, — продолжал оратор, — с целью смягчить жалобы других стран, например, Польши, на то, что Испания получила больше, чем ей причиталось в общем деле, вы привели некоторые доказательства, что Испания, требуя помощи, готова помочь себе, совершив некоторое самопожертвование.

— Я сказал, что я не буду просить такой суммы, которую я не мог бы возвратить вдвойне, — отвечал Мон.

Маленький человек сидел несколько минут молча и только усиленно моргал глазами. Настала та полная тишина, которая бывает только на больших высотах и которая в Монсеррате так сильно действует на нервы, что многие не могут спать.

— Я дам вам любую сумму, если вы можете ее удвоить, — сказал он наконец.

— В таком случае я попрошу у вас три миллиона песет.

Все повернулись к нему и посмотрели на него с удивлением. Толстый человек тяжело вздохнул. С тремя миллионами песет в кармане он взялся бы создать Польскую республику.

Мон улыбался.

— За каждый миллион, который вы мне обещаете в будущем, я дам вам миллион наличными, — продолжал маленький человек. — Когда мы начнем?

— Дайте мне срок, — отвечал Мон, подумав. — Ну, скажем, месяцев через шесть.

В это время гулко ударил монастырский колокол, созывая на последнюю дневную службу.

Маленький человек поднялся.

— Идем, — сказал он. — Помолимся прежде, чем ложиться спать.

Письмо графа Сарриона было вручено посланцем его сыну в собственные руки.

Горец исполнил данное поручение так, как ему было сказано. Узнав, что Марко предается любимому своему развлечению — ловит рыбу, он, постояв несколько минут на берегу, осторожно вошел в воду и, подойдя к Марко, не обращавшему ни на что внимания, тронул его за локоть.

Последний отпрыск рода Саррионов имел вид человека выдержанного и терпеливого. Взгляд его, как у всякого, кто имеет дело с природой, был спокоен, движения медленны, как у человека, видящего далеко впереди себя.

Посланец, передав письмо, стал в сторонке, поглядывая, как вода бурлила около его шерстяных чулок. Несмотря на различие происхождения, между этими двумя людьми чувствовалось своего рода братство. Так бывает, впрочем, всегда, когда люди живут на открытом воздухе, на широкой груди матери-природы.

Марко передал свою удочку посланцу. Сморщенное, словно каштан, от жгучего солнца лицо последнего осветилось радостной улыбкой.

— Вот, вот, — промолвил он, указывая на водоворот под старыми вязами. — Тут рыба крупная. Я ее сейчас подсеку.

Он осторожно пошел назад к берегу, на котором блестела ярко-зеленая, уже раз скошенная трава, и сел.

Марко долго читал письмо.

«Ты мне нужен, и я жду тебя в Сарагосе», — писал ему отец.

Вот и все.

«Марко явится и ему не нужно объяснять причины, — думал граф Саррион. — К тому же было бы опасно пускаться в объяснения».

И он был прав.

Река, в которой Марко с таким удовольствием ловил форель, была северным притоком Эбро, который в течение целого века непрестанно окрашивался кровью, и на правительственных картах отмечалось, что орошаемая им местность никогда не платит никаких налогов и не желает знать, какую форму носят королевские войска.

Торре-Гарда — длинное двухэтажное здание, стоявшее в глубине речной долины на вершине холма, в течение сорока последних лет редко когда стояло пустым. Вся долина этой реки, прозванной Волком, начиная от мрачных Пиренеев, стоящих словно часовой у ее истока, и до залитых солнцем равнин Памплоны, где Волк впадает в другую реку, — вся эта долина находилась в мирном владении Саррионов.

— Мы будем сражаться за короля, когда получим короля, достойного того, чтобы за него сражаться, — говорили жители этой долины. — Но за себя мы готовы сражаться, когда угодно.

Ходили слухи, что они в этом случае только повторяли то, что им подсказывали Саррионы. Ни один карлист не заглядывал сюда.

— Не стоит брать приступом эту Торре-Гарду, — говорили они.

— А пока вы не возьмете Торре-Гарду, вы не овладеете и Памплоной, — отвечали местные жители, прекрасно знавшие, что такое партизанская война.

Таким образом, долина реки Волк все ждала короля, за которого можно было бы сражаться, а пока что не платила податей, не испытывала никакой потребности в почте и чувствовала себя прекрасно.

Карлисты водились и здесь, на горах по обоим берегам реки. На северном конце долины лежал вечный снег, который и питал реку Волк во время летней жары. В другом, нижнем конце долины, где дорога была настолько широка, что могли разъехаться между собой два экипажа, нередко проходили патрули из Памплоны — этого оплота роялизма. Однако правительственные войска никогда не рисковали подниматься вверх по долине, которая походила на мышеловку, где карлистский кот из-за каждой скалы мог отрезать им обратный путь. Со своей стороны, и карлисты не решались спускаться вниз, где Волк, сжатый горами, стремительно катил свои волны; ибо в Памплоне, стоявшей отсюда всего миль на десять, было сорок тысяч гарнизона.

Такое положение дела вполне оправдывало предосторожности, с которыми Саррион послал письмо сыну.