Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

— Какая прелесть! — восклицала Хуанита.

Когда все в ожидании обеда собрались в гостиной, Хуанита нежно взяла под руку старого графа.

— Какой ты хороший, что велел так убрать мою комнату! Она такая светлая, такая чистая. Она мне так понравилась. О, нечего улыбаться! Ведь ты знал, что я люблю? Не правда ли, Марко?

— Знал, знал, — отвечал Марко.

— Кроме того, это единственная комната в целом доме, которая была заново отделана. Я заглянула и в другие, заглянула и в твою казарму, в конце балкона. Я догадалась, для чего Марко взял себе эту комнату.

— Для чего же?

— Для того, чтобы видеть внизу долину. Для того, чтобы Перро, который спит на балконе, достаточно было только поднять голову, чтобы видеть других сторожевых собак, которые находятся там внизу, за десять миль отсюда.

После обеда Хуанита открыла, что в гостиной имеется новый рояль в придачу к тем легким и удобным креслам, каких не знали наши деды. Пелигрос заявила было, что они совсем не нужны и даже вредны, так как располагают к лени. Это, однако, не помешало ей усесться в них как можно комфортабельнее. Хуанита присела к роялю и стала разбирать какой-то вальс.

Мужчины вышли покурить на террасу. На западе уже показывалась бледная новая луна, обещая после своего захода темную ночь. Марко и его отец курили молча, прислушиваясь к шуму реки, бурлившей от снега в ущелье.

Вдруг на террасе появился слуга и доложил, что какой-то посланец желает вручить ему письмо. По испанскому обычаю, письмоносца пригласили войти и лично передать письмо адресату. То был странствующий точильщик. Он объяснил, что письмо это ему дал какой-то человек, которого он встретил на дороге и у которого захромала лошадь.

Письмо было от Занеты. Наскоро карандашом он писал, что между ним и Памплоной замечены значительные силы карлистов, и предлагал Марко прибыть вниз, чтобы узнать подробности.

Марко быстро встал и отбросил сигару.

— Ничего не говорить никому об этом, — сказал он, бросая взгляд на освещенные окна гостиной. — Завтра к завтраку я вернусь. Мое отсутствие, вероятно, и не будет замечено.

Скоро послышался стук копыт, заглушаемый шумом реки. Хуанита, вся в белом, вышла на террасу. Минуты две, пока ее глаза не привыкли к темноте, она стояла, не двигаясь. Потом она рассмотрела Сарриона и другое пустое кресло. Обыкновенно, стоило только ей показаться, как сейчас же к ней подходил Перро с серьезным видом и останавливался перед ней в ожидании ласки. На этот раз его не было.

— Где Марко? — спросила она, садясь на пустое кресло.

— За ним прислали из долины. Он уехал.

— Уехал! — повторила, как эхо, Хуанита, быстро вставая.

Подойдя к каменной решетке, окружавшей террасу, она перегнулась и стала смотреть вниз в темноту.

— Я слышал, как он переехал через мост, — спокойно сказал Саррион.

— Он мог бы проститься со мной.

Саррион тихонько повернулся в кресле и посмотрел на нее.

— Он, вероятно, не хотел, чтобы о его отъезде стала говорить Пелигрос, — заметил он.

— Со мной-то он все-таки мог бы проститься!

И, облокотившись на серые камни, она продолжала вглядываться в зиявшую в долине темноту.

Арабский конь Марко добирался до Памплоны за двенадцать часов. То была сильная лошадь, привычная к долгам путешествиям. Но Марко выбрал для себя другую — постарше, подешевле и более привычную к ночным экскурсиям.

Ему хотелось непременно вернуться к завтраку, и он не особенно щадил лошадь. Люди, которым приходится жить в тревожные времена и изо дня в день глядеть в лицо смерти, вскоре проникаются философией, которая состоит в том, чтобы бестрепетно принимать вещи так, как их устроит Господь Бог.

После нескольких месяцев терпеливого выжидания и выслеживания, помимо всяких опасностей, Хуанита была наконец водворена в Торре-Гарду, и этого для Марко было довольно.

Он подгонял свою лошадь. Хотя он вообще был осторожен, но на этот раз осторожность как будто покинула его: он ехал быстрее, чем следовало бы, в виду опасной дороги и темноты.

На южных склонах Пиренеев весна начинается рано. Ночь была теплая. Дождя не было уже в течение нескольких суток. Пыль лежала на дороге густым слоем, заглушая стук подков. Волк ревел, сжатый своим каменистым руслом. Дорога, недавно проложенная для экипажей Саррионом за его собственный счет, была небезопасна. Она вилась по отвесному левому берегу реки, и на некоторых ее участках с гор беспрестанно падали на нее камни. В других местах почву подмывало бурное течение реки. Словом, эта дорога постоянно требовала внимательного наблюдения и ремонта. Но Марко проехал по ней всего несколько часов тому назад, и с того времени погода не изменилась.

Он знал опасные места и ехал здесь осторожно. В трех милях от деревни река входит в ущелье, и в этом месте дорога идет под отвесными скалами. Участок этот не представляет никакой опасности, ибо здесь не падают сверху камни. Зажатая в невидимых с дороги теснинах, река рычит здесь, как дикий зверь. Оттого реку и назвали Волком.

Лошадь Марко прекрасно знала дорогу. Ехать тут было даже легче: дорога отходила дальше от левого берега реки, и края ее были обозначены на известном расстоянии белыми камнями. Лошадь была даже слишком осторожна. Ночью всадник мог всецело предоставить ей решение вопроса о том, где можно ехать рысью и где нельзя. Марко знал, что его старая лошадь всегда спускается вниз по самому удобному склону. Достигнув перевала, она пошла крупной рысью. При повороте с холма он хотел остановиться, хотя и знал, что спуск будет не особенно труден.

Марко пришпорил лошадь и быстро помчался вперед. Но не прошло и минуты, как лошадь вдруг упала, больно ударившись головой о дорогу.

Марко был сброшен с седла и упал в нескольких шагах от лошади. Это было самое узкое место на всей дороге, и сознание этого пронеслось в уме Марка, как молния. Ударившись о белый камень, стоявший на границе дороги, он услышал, как треснула его ключица, сломавшись, словно сухая палка. Не успел он уцепиться за камни, как его перебросило за край дороги, прямо в пропасть, где в темноте ревела река.

Одна рука была у него цела, с нее была только содрана кожа. Пальцы ее крепко впились в повода. Лошадь делала неимоверные усилия, чтобы подняться на дороге, а Марко висел над пропастью, содрогаясь от каждого ее движения. Наконец лошадь дернула его с особенной силой и почти вытянула на край дороги, где Марко удалось кое-как зацепиться одной ногой за росший из-под камня куст. В свою очередь, он также тянул к себе своею тяжестью лошадь, которая подходила все ближе и ближе к пропасти, рискуя упасть в нее каждую минуту.

В мозгу Марко быстро мелькнула мысль, что он должен остаться в живых во что бы то ни стало. Только он один мог спасти Хуаниту в бурные времена, которые готовились наступить. Единственной мыслью его была мысль о Хуаните. И он боролся за свою жизнь с той ловкостью и быстротой понимания, от которой и зависит всякий успех.