Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

— Милагрос хочет стать монахиней? — рассеянно спросил Саррион.

Его мысли были заняты совсем другим.

— Боже сохрани! — вскричала Хуанита. — Она говорит, что она выйдет замуж за военного. Не знаю почему. Она говорит, что ей нравится, когда бьют в барабаны. Я ей, бывало, говорила, чтобы она купила себе барабан и наняла бы себе барабанщика. Она очень богата, знаете. Ведь не стоит из-за этого выходить замуж за военного, а?

— Конечно, не стоит, — отвечал Марко, к которому собственно и был обращен вопрос.

— Барабанный бой может ведь и надоесть. Вот как нам надоедает читать молитвы в школе. Я уверена, что она еще подумает прежде, чем выходить за военного. Мне бы этого не хотелось. Впрочем, я забыла…

И она с лукавым видом опять подхватила под руку Марко.

— Ты знаешь, я и забыла, что мы женаты. Впрочем, я ни капли не раскаиваюсь в этом. Я так рада, так рада, что удалось уйти из этой школы. Я ее ненавижу. Я всегда так боялась, что, несмотря ни на что, они сделают из меня монахиню. Вы и не знаете, что значит чувствовать себя беспомощной и в опасности. От этой мысли просыпаешься ночью и жалеешь, что не умерла.

— Ну, теперь все это миновало и умирать незачем, — успокоил ее Марко.

— Наверно?

— Наверно, наверно.

— И я уже никогда более не вернусь в школу? И они не имеют надо мной никакой власти — ни сестра Тереза, ни сестра Доротея, ни сама мать-настоятельница? Вы знаете, ее зовут всегда «матушка». Мы ненавидим ее. И все это теперь прошло.

— Да, — отвечал Марко.

— Как я рада, что я вышла за тебя замуж, — убежденно объявила Хуанита. — И теперь не надо уже бояться сеньора Мона с его сладкой улыбочкой? — продолжала допрашивать Хуанита.

— Конечно, не надо.

Хуанита вздохнула с облегчением и откинула свою мантилью.

— Он всегда только и говорит «да» и «нет». Но каким-то образом выходит так, что и этого довольно.

Они повернули за угол, где их дожидался экипаж. Это была одна из тех тяжелых карет, которые целыми годами стояли без дела в сарае дома Саррионов и употреблялись только в торжественных случаях. Лошади были из Торре-Гарды, и кучер, и лакей в ливрее приветствовали Хуаниту с той свободой, которая всегда царствует в их краю.

— Это парадный экипаж?

— Да.

— Для чего?

— Для того, чтобы везти тебя домой.

Хуанита быстро впрыгнула в карету и уселась молча. Лакей, захлопнув дверцу, дотронулся рукой до своей шляпы, приветствуя этим не Саррионов, а ее. Хуанита ответила приветливой улыбкой.

— Куда мы едем? — спросила она.

— В дом Саррионов.

— Его отворили после стольких лет? Для кого?

— Для тебя.

Хуанита высунулась из окна, посматривая кругом блестящими глазами. Она не задавала более никаких вопросов, и все доехали до дома Саррионов молча.

Пелигрос уже поджидала их.

Пелигрос приходилась родственницей Саррионам. Казалось, она делала огромное одолжение миру тем, что она существует. За это мир был обязан, в свою очередь, давать ей комфорт и оказывать всяческое уважение.

— Старинные фамилии, — говорила она, — теперь вымирают.

При этих словах она вытягивала вперед руки и складывала их на груди, как бы давая понять, что обществу унывать нечего: она еще существует. От людей, ниже ее стоящих, она требовала полнейшего к себе уважения. Ее руки не могли заняться чем-нибудь и в продолжение одного часа. Она была невежественна и ленива. Но она была светской дамой и притом из рода Саррионов.

Пелигрос проживала обыкновенно в Мадриде в небольшой квартирке, которая представлялась ей центром всей общественной жизни.

— Сюда являются для того, чтобы спросить моего совета в вопросах этикета, — говаривала она.

— Наша Пелигрос, — заметила однажды Хуанита, выслушав целую лекцию о том, как нужно заботиться о своих руках, — отмежевала себе особую область.

— Где и стоит, как пугало, — добавил Марко, не любивший пускаться в разговор.

Такова была особа, ожидавшая приезда Саррионов. Она была вызвана Саррионом из Мадрида и приехала сюда за его счет. Расходы по ее путешествию были немалые. Подобно многим, кому приходится жить на средства других, Пелигрос старалась смягчить горечь чужого хлеба, усердно намазывая его маслом за чужой счет.

Когда карета загрохотала по мощеному двору, Пелигрос, конечно, не вышла навстречу прибывшим. Такой поступок мог бы унизить ее в глазах прислуги, которая, надо ей отдать справедливость, прекрасно видела пустоту, которая таилась в этой важной барыне. Она торжественно уселась в гостиной, сложив руки на коленях, и приготавливалась произнести заранее приготовленное приветствие новоприбывшим. Ей было уже сообщено, что Саррион находит необходимым взять Хуаниту де Модженте из монастырской школы и принять на себя ее опекунство, которое должно было еще раз доказать старинную дружбу между Саррионом и Франциско де Модженте.

Пелигрос приняла близко к сердцу то обстоятельство, что Хуанита, в критический момент жизни, нуждается в хорошем примере. А по ее убеждению, ни один человек в Испании не мог представлять лучшего примера, чем она, сеньорита Пелигрос де Саррион.

Итак, она сидела в гостиной, облаченная в черное шелковое платье и вся пропитанная снисходительностью ко всякому, кто имеет несчастие не принадлежать к роду Саррионов.

Между тем Перро влетел уже в переднюю и приветствовал Хуаниту огромными прыжками, от которых плохо пришлось ее мантилье.

Множество картин и оружия по стенам дворца поразили Хуаниту: она никогда не была в нем внутри.

— Неужели это все Саррионы? — спрашивала она, поглядывая на старинные портреты. — Какая свирепая компания! Вот этот с острым шлемом, это, должно быть, крестоносец. А что это за шлем висит под портретом? В нем большая выбоина. Но он, наверно, ответил на этот удар, как следует? А? Дядя Рамон, как вы думаете?

— По всей вероятности, — отвечал граф.

— Я хотела бы быть Саррионом, — сказала Хуанита, посматривая на оружие загоревшимися глазами.

— Да ты и есть одна из Саррионов, — серьезно заметил граф.

Хуанита остановилась и через плечо взглянула на Марко, который шел сзади и не принимал участия в разговоре.

— Я и забыла, — промолвила она.

И, словно вспомнив о лежащей на ней обязанности, она вздохнула и стала опять подниматься наверх. Увидав застывшую в своем величии Пелигрос, Хуанита сразу развеселилась и бросилась к ней.

— А, Пелигрос, — воскликнула она, хватая ее за обе руки. — Только подумай! Я вырвалась из школы. Нет больше наказаний, нет больше ни арифметики, ни грамматики!

Сеньорина Пелигрос поднялась не спеша, стараясь сохранить свое достоинство, которое, по ее мнению, могло оказывать облагораживающее влияние на мир. Но Хуанита не считала нужным скрывать своего восторга, от которого подвергалась такой опасности мантилья почтенной дамы, и, схватив ее, пустилась танцевать какой-то дикий танец, от которого Пелигрос едва не задохнулась.