Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Лошадь Марко, настоящая арабская, тряслась и тянула за повод, который он намотал себе на руку. Нетерпеливо оглядываясь назад, он бросил поводья, которые быстро схватила Хуанита. Медленно и спокойно она повела лошадь домой, не говоря ни слова.

Первым заговорил Саррион, которого они нагнали.

— Бедный Эвазио! — промолвил он, обращаясь к Хуаните, — ему никогда не везло. Несколько лет тому назад он было покинул орден, чтобы жениться на одной даме. Но она думала или, может быть, ей так было внушено, что она должна устроить свою жизнь иначе…

И он пожал плечами.

— Я знаю эту историю, — вдруг сказала Хуанита.

В углу маленького кладбища в Торре-Гарде виднеется небольшое четырехугольное возвышение: это могила, в которой похоронены были четыреста карлистов. Говорят, еще больше их было унесено течением реки в море.

Генерал Пачеко дал им урок в устье долины, где они оставили сильный отряд на позициях, казавшихся неприступными с фронта. Этот отряд должен был задержать подкрепления, посланные на выручку маленького отряда Занеты. Но этот отряд был атакован генералом с тылу и почти весь уничтожен. Этому делу Пачеко обязан той славой, которая до сих пор держится за ним в Испании. «Большой, но жестокий генерал», — говорят про него испанцы.

К заходу солнца все было по-прежнему спокойно в Торре-Гарде. Войска так же незаметно покинули долину, как и явились в нее. Потери их были очень невелики, и с полдюжины раненых было оставлено в деревне. Остальные ушли опять в Памплону. Список раненых карлистов был тоже очень мал. Генерал Пачеко любил двигаться быстро, терпеть не мог задерживаться из-за перевязочных пунктов и раненых. На то он был и «великий» генерал.

Кузина Пелигрос не вышла к обеду: у нее слишком расходились нервы.

— Я знаю, что такое эти нервы, — продолжала Хуанита, объявив, что место Пелигрос останется незанятым, — не беспокойтесь о ней: она съест немного супу, да и от других блюд не откажется.

После обеда кузина прислала служанку сказать, что ей теперь лучше и что она хотела бы видеть Марко.

Вернувшись с этого свидания, он нашел отца и Хуаниту в гостиной. Лицо его было серьезно.

— Теперь ты сам убедился, что с ней ничего серьезного нет, — сказала Хуанита, следя за выражением его лица.

— Да, — рассеянно отвечал он, — ничего серьезного.

Он не садился, но продолжал стоять с озабоченным видом, смотря на огонь в камине, от которого все чувствовали себя особенно уютно на такой высоте, как Торре-Гарда.

— Она не хочет оставаться здесь, — сказал он, наконец, и собирается уезжать завтра.

Саррион слегка рассмеялся и перевернул газету, которую держал в руке. Хуанита читала какую-то английскую книгу с помощью словаря, в который, впрочем, не заглядывала, когда Марко был где-нибудь поблизости.

— Пускай ее едет, — медленно и отчетливо произнесла она, отрываясь от книги.

Наступило неловкое молчание. Хуанита чувствовала, что ее лицо покрывается краской.

— Ничего другого не остается, как отпустить ее, — заговорил Марко с принужденным смехом, — с ней теперь беспрестанно будут повторяться эти припадки. Она хочет ехать в Мадрид.

— Вот как!

— Она хочет, чтобы ты тоже ехала с нею, — вдруг выпалил Марко.

— Это очень мило с ее стороны, — холодным и ровным тоном сказала Хуанита, — ты знаешь, что я терпеть не могу эту кузину Пелигрос.

— Стало быть, ты не желаешь ехать с нею в Мадрид?

Поглядывая на огонь, Хуанита, казалось, взвешивала все доводы за и против этой поездки.

— Нет, благодарю, — промолвила она наконец.

— Ты знаешь, — пустился объяснять ей Марко каким-то странным голосом, в котором чувствовалось возбуждение, — ты знаешь, я боюсь, что после всего происшедшего мы наживем себе плохую славу в Испании. И без того все говорят, что мы просто разбойники. Трудно будет выписать сюда кого-нибудь.

Хуанита ничего не отвечала. Саррион по-прежнему внимательно читал газету.

— Мне нужно уехать в Сарагосу, — произнес он вдруг из-за газеты, — может быть, Хуанита сжалится над моим одиночеством?

— Ужасно жалко уезжать из Торре-Гарды, когда наступает весна, — заметила Хуанита, — вы не находите этого?

Обращаясь к Сарриону, она глядела, однако, на Марко. Оба они, видимо, чувствовали себя неловко и не знали, что сказать.

Глаза Марко как-то даже потускнели. Хуанита же держала себя холодно и сосредоточенно, чувствуя себя госпожой положения.

— Знаешь, — начал опять Марко, — я всегда думал только о твоем счастье. Поступай, как найдешь нужным.

— А я всегда готов подписаться под тем, что говорит Марко, — подтвердил Саррион.

— Я знаю, ты у меня добрый, — воскликнула Хуанита, отбрасывая книгу и вскакивая с места, — я иду спать.

Она поцеловала Сарриона и быстрым легким жестом пригладила свои пепельные волосы.

— Спокойной ночи, Марко, — сказала она, проходя в дверь, которую он открыл для нее.

И, не глядя на него, она дружески кивнула ему головой.

На следующее утро кузина Пелигрос уехала из Торре-Гарды.

— Я умываю руки во всем этом деле, — говорила она, делая заученный жест.

Так, впрочем, и осталось неизвестным, умывала ли она свои руки от Хуаниты, или от карлистов. Когда ее служанка уселась в экипаж сзади нее, она вздохнула и ничего не ответила Сарриону, выразившему надежду, что ее путешествие совершится благополучно.

— Я распорядился, чтобы до самой Памплоны, вас сопровождали два стражника, сказал Марко, — впрочем, теперь везде спокойно. Пачеко водворил тишину.

— Благодарю вас, — жеманясь, ответствовала Пелигрос.

Она почему-то считала, что в присутствии домашней прислуги настоящей даме не полагается быть естественной.

Экипаж тронулся.

Вскоре после ее отъезда Саррион с сыном выехали верхом в деревню. Здесь был другой путешественник, которому выпало на долю отправиться в далекое путешествие, откуда нет возврата. Саррион нашел его в доме деревенского священника: там на смертном одре лежал человек, с которым он когда-то играл в детстве, и с которым он никогда не ссорился, несмотря на разницу их взглядов. Эвазио Мон даже после смерти старался быть всем приятным и лежал в темной комнатке скромного домика, улыбаясь.

— Я хочу отнести цветы на его смертное ложе, — сказала Хуанита, — когда все обитатели Торре-Гарды сидели после обеда на террасе, — теперь я все простила ему.

Марко сидел в стороне, около самой решетки, покачивая ногой и искоса посматривая на Хуаниту.

— Ты, действительно, уже простила его? — спросил он, пристально глядя ей в лицо своими черными блестящими глазами, — мне кажется, покойника легко забыть, но простить…

— Я простила его не тогда, когда он был убит.